Освобождение
Шрифт:
Не говоря уже о моих обнаженных снимках, которые он хранил на своем компьютере и некоторое время назад отправил по электронной почте моему боссу, что может быть также расценено как мотив с моей стороны.
Куча маленьких зацепок, которые тут же выведут на меня даже следователя-новичка, и поскольку врун я никудышный, одна только мысль об этом приводит меня в ужас. Намного больше, чем галлюцинации, кошмары и дурные сны. Держать в памяти каждую деталь своей лжи, глядя в глаза скептически настроенному следователю… С этим сравнятся только мысли о бейсджампинге с небоскреба.
На углу улицы яростно дерутся двое бездомных парней, но, когда я прохожу мимо, то едва обращаю на них внимание. Лос-Анджелес — это город, который никогда не спит. В любое время ночи здесь можно наткнуться на наркоманов, а стать свидетелем таких сражений и подавно. Может, один из них погибнет в этой драке, и на долю секунды я задумываюсь, а что победивший сделает с его трупом? Избавится от него? Или просто бросит и убежит?
Я сворачиваю на Лома Виста и подъезжаю к обочине перед одноэтажным домом в неомиссионерском стиле. Вместо крыльца возле него стоит конструкция из досок и шлакоблоков, а ставни на окнах висят косо, держась на одном добром слове. Свалка чистой воды, если бы не ценник в полмиллиона.
Окинув взглядом спящий район, я стремглав пробегаю по выжженной солнцем лужайке, что хрустит под моими балетками, и, чтобы войти в дом, набираю код безопасности. Дверь со щелчком отворяется, и я проскальзываю внутрь.
Когда я, спотыкаясь, иду к занавескам, чтобы их задёрнуть, то ударяюсь обо что-то мизинцем.
— Ой! Черт!
Включив свет, я вижу расставленные у входа коробки. При беглом осмотре в них оказывается какая-то электроника — рации и что-то похожее на маленькие камеры.
Я хмурюсь и, потерев ушибленный мизинец, направляюсь в спальню. Преследуемая каким-то жутким чувством, я иду по дому Кэлвина, в котором вовсе не так грязно, как можно было подумать по его внешнему виду. Внутри все довольно хорошо прибрано и организовано, и я не могу избавиться от ощущения, что сейчас откуда-нибудь из тени выскочит Кэлвин и заорёт, чтобы я разулась и не ходила по дому в туфлях.
Оказавшись в его комнате, я стараюсь не смотреть на кровать, где часами делала такие вещи, которые сейчас хотела бы стереть из памяти. Насколько больным должен быть человек, чтобы при одной мысли о сексе с ним, тебя буквально выворачивало?
Если бы не Дэймон, я бы до сих пор была уверена, что потеряна навсегда. Что больше никогда не получу удовольствия от секса с мужчиной. При нормальных обстоятельствах я бы сейчас страстно тосковала по своему порочному священнику, как девушка после фильма «Мстители» по своему фаллоимитатору, но с похоронами mamie и моей обострившейся за последние несколько дней паранойей, все, о чем я могу думать, это как бы не запнуться во время надгробной речи и не проболтаться о местоположении мертвого и, несомненно, разлагающегося тела Кэлвина.
Коробка с документами обычно
Я распахиваю дверцу шкафа и вижу, что там коробки тоже нет. И под кроватью. Я не могу найти её нигде. Я обыскиваю кладовку в прихожей. Ничего. Ванную. Ничего. Кухонные шкафы и серванты. Ничего.
По телу расползается паника, и меня начинает одолевать мысль, что сегодня ночью я могу не найти медкарту того адвоката, и не буду знать, что с ней сделал Кэлвин.
Стараясь не останавливаться и не слететь с катушек, я возвращаюсь в спальню и начинаю утомительный процесс отсоединения его компьютера. На то, чтобы отцепить монитор и динамики, уходит добрых тридцать минут, и я аккуратно перетаскиваю все детали к себе в машину, все время внимательно оглядываясь по сторонам, чтобы никто меня не увидел и не вызвал полицию. Мои нервы обострены и натянуты, но я не останавливаюсь, пока весь компьютер не оказывается у меня в багажнике.
Возвращаясь, чтобы запереть дверь, я замечаю в стене дома поблескивающий подвальный люк.
«О, Боже, нет».
Я знаю, что если сейчас его не обыщу, то дома меня будут мучить кошмары о том, как полиция находит внизу коробку и заявляется ко мне на работу. Если же я это сделаю, то меня будут мучить кошмары о том, что я там найду, и зная Кэлвина, это вполне может оказаться труп.
Глубоко вздохнув, я обхожу дом и останавливаюсь перед входом в подвал.
«Пожалуйста, пусть он будет заперт. Пожалуйста, пусть он будет заперт».
К моему глубочайшему отвращению, он открыт, и мне в нос ударяет запах плесени и грязи. С моим везением, все кончится тем, что я умру от инфекции черной плесени, и Келвин, как всегда, добьётся своего.
Я включаю фонарик своего мобильного телефона и, поводив им из стороны в сторону, убеждаюсь, что помещение подвала и в самом деле такое ужасное, каким я его себе представляла, — с низким потолком и разводами на бетонных стенах. Справа вдоль стены выстроились кипы коробок, и, чтобы до них добраться мне придется проползти по грязному полу.
Я спускаюсь в подвал, и у меня волосы встают дыбом при мысли о том, что кто-то придет и запрет меня здесь. Опустившись на колени, я делаю еще один взмах фонариком и, увидев перед собой два смотрящих на меня светящихся глаза, издаю истошный крик. Маленькая тварь уносится прочь, но мои мышцы так и не могут расслабиться. Я вижу, как ничтожны шансы полиции найти эту карту, так что мне можно покончить с этим безумием и убраться отсюда к чертовой матери, но я отгоняю от себя эти мысли. Мне необходимо ее отыскать. Мужчина, которому она принадлежит, — жертва совершенного Кэлвином убийства, и прямо в ее заголовке стоит название больницы, где я работаю.