Освобождение
Шрифт:
По мышцам проносится волна обжигающей боли, ноющей пульсацией пронзая меня до костей, и я практически чувствую у себя на коже наливающийся синяк.
— А, черт!
Слегка повернувшись, я замечаю бочонок бейсбольной биты и нависшее надо мной лицо в лыжной маске и, вскинув руку, пытаюсь прикрыть то немногое, что могу.
— Эй! Что ты делаешь? — раздается откуда-то издали чей-то голос.
Человек в маске вздрагивает, и, воспользовавшись его замешательством, я подсечкой выбиваю из-под него ноги.
Он валится на спину, а выпавшая у него
От вскипевшей в крови ярости боль уходит на задний план. Охваченный адреналином, я кидаюсь на него и, отведя кулак для удара, сдергиваю с него лыжную маску, чтобы хорошенько рассмотреть лицо, которое сейчас изуродую.
Это все тот же парень. Тот самый, что показал мне средний палец и наблюдал за мной в окно дома приходского священника. Вне всяких сомнений, это он разрисовал мою машину аэрозольной краской. Нахмурившись, парень прикрывает руками глаза, и напоминает мне испуганного ребенка.
— Зачем ты это делаешь? Что для тебя эта церковь?
К нам, прихрамывая, подходит пожилой мужчина, чей окрик я недавно слышал. Оглянувшись, я вижу, как он наклонился и пытается перевести дух.
— Уф! Пришло время обменять эту модель на новую.
У него нет испанского акцента, и судя по розоватому оттенку его кожи, который я различаю в свете уличного фонаря, он, по всей вероятности, не мексиканец. Вообще-то, с этой седеющей бородой и собранными в гладкий хвост серебристыми волосами, он больше напоминает Санта-Клауса в мёртвый сезон.
Я опускаю кулак, а парень тут же выскальзывает из-под меня и вскакивает на ноги.
Старик выпрямляется и, перестав улыбаться, грозит парню пальцем.
— Я за тобой слежу. Тащи свою задницу домой, пока я не рассказал твоей madre о том, что здесь произошло. (Madre (исп.) — «Мать» — Прим. пер.)
Парень хватает свою биту с маской и бросается прочь по улице.
Я поднимаюсь с тротуара, и пульсирующая боль в ногах и между лопатками напоминает мне о том, что я только что получил пендаля от подростка. Как только он исчезает из виду, я поворачиваюсь к «доброму самаритянину» и протягиваю ему руку.
— Спасибо, что спасли мой череп от алюминиевой биты. Я Дэймон.
— Ах да, Вы новый падре нашей церкви, — у него ужасный акцент, он говорит, как настоящий гринго. — Меня зовут Гордон. Гордон Тюфель. Приятно познакомиться, святой отец. (Гринго — в Латинской Америке презрительное название неиспаноязычного иностранца, преимущественно американца — Прим. пер.).
— Пожалуйста, зовите меня Дэймон, — я провожу большим пальцем по царапинам на ладони, жалея, что у меня нет воды, чтобы унять неприятное жжение. — Вы знакомы с матерью этого парня?
— О, да. Я знаю в этом городе практически всех. А этого парня знаю еще с тех пор, как он бегал по своему двору в подгузниках.
— Вы не в курсе, чего он на меня взъелся?
— Тяжело вздохнув, он почесывает небольшой участок кожи у него над бородой.
— Народ
— Он тоже не в восторге от приезжих, верно? — проведя рукой по задней стороне бедра, я обнаруживаю на месте удара наливающуюся под кожей припухлость.
— Он всегда казался мне немного странным. У него особый взгляд на вещи. Очень скрытный человек.
Скрытный не то слово. У меня до сих пор в голове не укладывается, как это он решил жить на другом конце города, когда рядом с его церковью есть отличный, ухоженный дом приходского священника.
— Что касается Рафаэля, парня, который выбил у Вас на ноге хоум-ран, — Гордон кивает на мое пульсирующее бедро, которое я продолжаю растирать через брюки. — Думаю, он винит последнего священника в том, что его брат оказался в тюрьме. Похоже, отец Васкес не был столь терпелив к их шалостям, как Вы.
Дело тут вовсе не в моем терпении, но я ему об этом не говорю. Мне не нужно, чтобы сейчас тут рыскала полиция.
Оглядевшись вокруг, я вижу несколько припаркованных вдоль тротуара машин, каждая из которых может принадлежать ему.
— Вы живете где-то поблизости?
— В нескольких кварталах отсюда. В менее богатой части города.
Только тогда я замечаю, что его фланелевая рубашка, а также джинсы и ботинки, несколько поношены.
— Тут рядом дом приходского священника, — говорю я, указывая на соседнее здание. — Могу я предложить Вам кофе или что-нибудь перекусить?
Честно говоря, я даже не заглядывал в холодильник, чтобы посмотреть, что там накупила для меня Рамира.
— Нет, спасибо за щедрость. Я поплетусь в церковь, чтобы исповедоваться и избавиться от грехов.
— Если хотите, я с удовольствием Вас исповедую, — сделав неловкий шаг к церкви, я чувствую в мышцах бедер болезненное онемение.
Видимо, заметив мою хромоту, он качает головой.
— Нет, все в порядке. Понимаете, я вроде как привык исповедоваться по-испански. Так легче признаваться.
— Понимаю. Ну, еще раз спасибо, Гордон. Надеюсь как-нибудь увидеть Вас на службе.
— Взаимно. И дайте этим ребятам немного времени, чтобы к Вам привыкнуть. Верите или нет, в конце концов это произойдет.
— Спасибо. Я непременно в это поверю, когда увижу.
— Итак, когда я смогу заскочить на ночь? — спрашивает на другом конце провода Айви, между делом что-то жуя.
Выглянув из окна нижней спальни, я смотрю на пустую улицу, а затем задергиваю занавеску.