От Калуги до Берлина
Шрифт:
– Да, Халим. Пока нам радоваться нечему. Немец стремится на Кавказ, Сталинград хочет прибрать к рукам. Смогут ли наши удержать оборону? На душе от таких мыслей становится тревожно.
– Сталинград это не Москва.
– Это, конечно, так. Наше положение может ещё больше осложниться. В Маньчжурии самураи только этого и ждут. Вот о чём я думаю.
– В нашу дивизию попал Тимербулатов из Чистополя. Ты, наверное, его не видел. Хлеб печёт в пекарне. Увидишь, передай привет. В АХЧ иногда бываешь?
– Бывал иногда. Когда там буду, постараюсь
– Они там мучаются без табака. У меня табак есть. – Халим вытащил из кармана свой кисет и стал насыпать табак. – Возьми, скажешь, что это от меня.
– У меня тоже есть табак. Когда придётся туда идти, я тоже с собой возьму. Ладно, Халим, я пойду. Надо успеть вернуться, пока не стемнело. Будь здоров!
Вскоре мне пришлось идти в АХЧ. После того как раздал все пакеты, решил найти пекарню и проведать Тимербулатова. Хотел только крикнуть: «Позовите, пожалуйста, Тимербулатова!», как он вышел сам.
– А-а-а, пришёл мой земляк, – воскликнул он и с протянутыми руками подошёл ко мне. Мы поздоровались по-нашему, двумя руками. Грубые, шершавые руки дяди Гарифа говорили о том, что у него работа не из лёгких. Морщины на лбу, седые волосы, усталый взор указывали на много пережившего человека.
– Как так получилось? Как ты меня нашёл? – проговорил он, улыбаясь сквозь усы. Глаза светились от неожиданной радости.
– Да вот прибыл к начальнику АХЧ по заданию, решил заодно и тебя повидать. Спросил у майора, как тебя найти. Он и отправил сюда. Я ему сказал, что мы с тобой не просто земляки, ещё и большие друзья.
– Спасибо тебе, Ахат. Зашёл повидаться. На душе стало хорошо. Как будто родственника увидел. – В это мгновение ему взгрустнулось. Видимо, он вспомнил родных, свою деревню. Я увидел, как заблестели у него под глазами две росинки. – Сам знаешь, здесь даже поговорить не с кем. Словом обмолвиться невозможно. Иногда мне кажется, пока вернусь домой, я забуду свой родной язык.
– Из дома вести есть? Как у самого дела?
– Письмо недавно получил. Живы. Там тоже нелегко. Хоть и не жалуются, но я сердцем чувствую. Война проглатывает всех, как дьявол. Что творится здесь, ты и сам видишь. Мы хоть и не на передовой, всё равно неспокойно. День и ночь печём хлеб. Без дыма хлеб не испечёшь. А как только появляется дым, так жди «раму». Сразу начинает кружиться над нами. Работаем совсем без отдыха. Часто за сутки двух-трёх часов сна даже не достаётся. Работы не боимся, мы уже привыкли. Тяжело только без отдыха. Сам-то как? Письма получаешь?
– Сам ничего, Гариф-абый. Недавно меня перевели в ПСД. Приходится бывать в разных хозяйствах, в отделениях дивизии, в полках. Постоянно в движении, среди разных людей. Такая служба мне понравилась. До этого был телефонистом. Вот нашли для меня трофейный велосипед. Только так гоняю. Скоро обещали дать коня. На прошлой неделе заезжал по пути к Халиму. От него тебе большой привет.
– Здоровья ему. И от меня передай привет.
– Вот от нас тебе гостинцы, – сказал я и вытащил из кармана табак.
– Вот
У Гариф-абый лицо расплылось в улыбке, глаза засветились радостью.
– Бывали дни, когда за целый день ни одной сигареты не нюхаешь. Сам знаешь, нас здесь табаком не балуют. Наверное, думают: «Не в окопах лежат». Возможно, и не хватает. Все мужики на фронте. А где теперь Халим? Как у него дела?
– Нормально, жив-здоров. Он служит в полку в комендантском взводе. Они расположились в болотистом месте. Жалуется на сырость. Всем достаётся. Приходится терпеть. Последнее время и по радио хороших новостей нет. Будем надеяться на лучшее.
Гариф-абый, покручивая в руках подаренный табак, сказал:
– Давай-ка, Ахат, закурим по одной. Я ещё сегодня ни разу не затягивал.
– Гариф-абый, мне пора. Я уже задерживаюсь. Ты потом спокойно покуришь.
– Подожди, Ахат, одну минуту. Я сейчас.
Быстрыми шагами он пошёл к себе. Так же быстро и вернулся со своим товарищем.
В руках у него были две половинки душистого хлеба.
– Давай их положим в твою сумку. Эту я взял с разрешения старшины, а это от нас.
Я начал отказываться, но Гариф-абый даже разговаривать не стал, начал упаковывать в сумку. Пришлось взять гостинцы.
– Вот это я понимаю. Так и надо. Из гостей да без гостинцев. Спасибо тебе, Ахат, ещё раз. У солдата всего две радости: первая – когда получает письмо, вторая – когда встречает друзей-земляков. По возможности заходи, Ахат. У меня на душе так стало тепло. Халиму привет передай. Если увидишь, гостинцы и ему тоже отдай.
– Хорошо, Гариф-абый, будь здоров. К Халиму я постараюсь заехать на обратном пути.
– Прощай, Ахат. Когда будешь в этих краях, обязательно заходи, иначе обижусь, – крикнул мне вслед Гариф-абый.
Я схватил свой велосипед за рога, лихо развернулся и погнал дальше. На обратном пути заехал к Халиму и выполнил поручение Гариф-абый, рассказал о делах старика.
Вернувшись в ПСД, я вручил сержанту Аристову всю корреспонденцию. В это время в ПСД вошли младший лейтенант Егоров и вновь прибывший командир батальона капитан Ферин. После моего рапорта о выполнении военного задания, командир взвода спросил:
– Как справляется велосипед, Рахимов?
– Хорошо, товарищ младший лейтенант, лишь бы ноги не устали крутить.
– На велосипеде, что ли? – удивился капитан, глядя на командира взвода.
– Да, товарищ капитан. У нас валялся сломанный трофей, он сам его отремонтировал, теперь вот может заменить троих наездников. Кони пусть отдыхают. И в полк успел съездить, и в АХЧ. Посчитать – около восьмидесяти километров. Коней так не погонишь. А он гоняет.
Мне было приятно услышать о себе тёплый отзыв командира взвода новому комбату. Значит, мою службу заметили. «А ты, сержант, хотел меня отправить в хозяйственный взвод», – подумал я и посмотрел на сержанта Аристова.