От Калуги до Берлина
Шрифт:
– До Соломоновки отсюда сколько километров?
– Около двух километров, товарищ сержант.
– Сколько будет туда и обратно?
– Четыре километра, – сказал я, не понимая смысла этого вопроса.
– Вот видишь, арифметику хорошо знаешь, а при ходьбе ориентироваться не умеешь. Расстояние в четыре километра ты прошёл за три часа. Так ты у нас долго не задержишься.
Эти слова сержанта пронзили меня как током. Значит, я сержанту с самого начала не понравился. Очевидно, он будет искать причины, чтобы избавиться от меня.
– Товарищ сержант, четвёртое отделение не в деревне находится,
В это время в дверях неожиданно появился старшина Дружинин.
– Сержант, вы ещё вчера знали, что четвёртое отделение находится в лесу. Почему бойца отправляете, не указав точное местонахождение? – вступился за меня старшина.
Сержант посмотрел на старшину, как будто видит его в первый раз. Затем повернулся в мою сторону и скомандовал:
– Иди, Рахимов. Пока ты свободен.
Я взял свой карабин, оставил сумку, которую мне дал сержант, и вышел из землянки. Сзади доносился сердитый голос старшины: «Вы такое проделываете не первый раз! В прошлый раз Утишев по вашей вине без толку проходил. Сегодня опять такая же история! Может, вы в следующий раз с пакетом в руках отправите связного прямо к немцам? Зачем вы так делаете? Об этом я напишу докладную на имя младшего лейтенанта!»
С первых дней такое отношение сержанта предвещало мне тяжёлую службу. Под его руководством находиться будет непросто. Потому все поручения старался делать предельно точно и добросовестно, чтоб «комар носу не подточил». Последнее время сержант пытался поговорить, а то и поспорить со мной на разные темы, чтобы продемонстрировать свой интеллект. Он очень хотел показать себя образованным человеком.
– Я «историю партии» на «отлично» не сдавал. Но никто из вас таким банковским почерком писать не умеет, к тому же я сержант и старший экспедитор, – перечислял он свои достоинства. Эти слова сержант говорил при каждом удобном случае.
– Ты, сержант, не хвались. Это не от большого ума, – закрывал ему рот Вислогузов. – Не каждый же день об этом говорить. Я вот тоже охотник с двадцатипятилетним стажем. Я же не хвастаюсь, что на моём счету более ста волков, множество лис, про зайцев и не говорю. Без конца себя ведь не хвалю. Сильно масляная каша на каждый день надоедает.
Через несколько дней я снова сцепился с сержантом. Это произошло таким образом. Сержант, поняв что в споре о политике партии у него ничего не получается, решил действовать по-другому. Выбрал момент, когда я остался один, и стал обвинять татар за то, что не едят свинину. Нашёл какое-то религиозное высказывание об этом и стал посмеиваться.
На другой день эти же слова с желанием высмеять меня он повторил и перед остальными товарищами. Однако никто его слова не поддержал. Меня тогда такое зло на сержанта взяло. Я соскочил с места. В этот момент вмешался Вислогузов:
– Сержант! О чём вы говорите? Разве так можно? Мы все взрослые люди.
Я одним прыжком оказался около сержанта. Изо всех сил ударил карабин о землю и сказал:
– Сержант! Немедленно прекратите эти нападки, эти насмешки! Иначе для вас всё может закончиться очень плохо.
– Вы что? Шуток не понимаете?
– Не угрожаю, а предупреждаю. Если ещё раз такое повторится, я вынужден буду написать рапорт в политотдел. Это не шутки. Шутки такими не бывают. Вы произносите высказывания, которые придумали священнослужители в царское время, чтобы столкнуть людей друг с другом. И вы решили подразнить меня. Умные люди об этом не говорят. Рассказывать сказки разных недоучек сержанту не к лицу, да и права он такого не имеет.
– Нехорошо, Василий. Ты что? – обратился Утишев к Аристову с упрёком.
Лицо сержанта раскраснелось. Я сел на своё место рядом с Утишевым. Нарушив тишину, которая установилась после выяснения отношений, зазвонил телефон. Сержант схватил трубку и начал разговаривать по телефону. А мне вдруг вспомнились строки из стихотворения Габдуллы Тукая «Ишан», я невольно улыбнулся. Вот бы сержанту его прочитать.
– Что улыбаешься? – спросил сержант, положив на место трубку аппарата.
– Вспомнилось одно стихотворение известного татарского поэта Габдуллы Тукая, товарищ сержант.
Можно было, конечно, рассказать содержание, но обострять без того непрочные отношения не хотелось.
В землянку вошли старшина и телефонист Подымов. Разговор был о том, куда кого отправить. Через минуту вошёл младший лейтенант. Между делом почему-то заговорили о велосипеде. Тут я не удержался:
– Товарищ младший лейтенант! На велосипеде я бы быстрее лошади съездил.
– Ты умеешь ездить на велосипеде? Если хочешь, я тебе найду велосипед. Правда, он не совсем исправный. У нас есть трофейный велосипед. Требуется небольшой ремонт. Камера проткнута…
– Если только это, то я и сам могу отремонтировать. Был бы клей.
– Клей можно попросить у шофёров.
Мы с лейтенантом тотчас отправились за велосипедом. У шофёров взяли клей, и я отремонтировал велосипед, смазал и поехал к себе. Пока дороги были сухие, мои дела шли очень хорошо. Я гонял на велосипеде на более дальние расстояния. Пройти пятнадцать – двадцать километров по сухой дороге не составляло большого труда. Этот велосипед отличался от обычных своей широкой покрышкой. Поэтому песчаные дороги я проезжал легко. Даже на длинную возвышенность, которая проходила по центру деревни Бережки, расположенную на побережье реки Неручь, я поднимался, легко крутя педалями. Через две недели лопнула покрышка заднего колеса. Я поменял его с передним колесом и крепко завязал ремнём.
Так я успевал выполнять задания в два-три раза больше, чем конные.
Однажды, улучив время, заглянул в комендантский взвод к своему земляку и другу Халиму. С приходом на фронт мы с ним не виделись. После общения с другом поднялось настроение. Казалось, будто я встретился с самым близким родственником.
– Где живёшь? Как дела?
– Где живём? Об этом даже не спрашивай! Кругом лес. Было бы приличное место. Низина. Чуть дождь, так наводнение. После поста даже отдохнуть негде. А если придёшь мокрым, то сушиться нет никакой возможности. Скоро начнутся осенние дожди, так вообще будем жить в воде. Из этого болота скоро не выбраться. Под Сталинградом идут тяжёлые бои, – сказал он, вздохнув.