От Калуги до Берлина
Шрифт:
– Товарищ капитан! Ваше приказание выполнено, коня доставил! – отрапортовал, появившись в дверях, старшина Дружинин.
– Рахимов, для тебя доставили коня! – сказал младший лейтенант, повернувшись в мою сторону. – С завтрашнего дня начинай ездить верхом, Рахимов. На велосипеде ты ездишь хорошо, это прекрасно, но до осенних дождей надо привыкнуть к верховой езде!
– Есть, товарищ капитан! Всё будет в порядке! – отчеканил я, не скрывая своей радости.
Вот так, теперь и у меня есть лошадь. Кличку лошади никто не знал. Посоветовавшись со старшиной, я решил назвать её Милкой.
Теперь у меня забот
Самым сложным трюком для неё было лечь, оставляя согнутые передние ноги под собой. Я садился на землю, лёгким движением ударял её за бока и командовал: «Милка! Ложись!» Постепенно Милка начала понимать мои команды. Для меня это было очень важно. Ведь война! На поле боя всякое может случиться. Как раненому вскарабкаться на стоящую лошадь? В этом случае лошадь должна уметь лечь рядом с раненым.
До осенних дождей боевые донесения я доставлял на велосипеде, только ночью ездил верхом. К осени моя лошадь стала не только красивой, но и выносливой.
Наши войска занимали долговременную крепкую оборону. Поэтому часто приходилось ездить по одному и тому же маршруту. После прибытия нового комбата занятий по боевой подготовке стало меньше. Однако для нас – наездников, наоборот, работы прибавилось. Капитан Ферин обращал особое внимание на правильное и своевременное кормление, содержание в чистоте лошадей. Он вытаскивал из кармана белоснежный платочек и проводил ею по спине лошади. Если в платочке появляется хоть маленькое загрязнение – то жди внеочередной наряд. Почти два месяца он так нас мучил. А потом, может быть, кто-то подсказал, а может, сам додумался, перестал проверять чистоту лошадей белым платочком. В условиях фронта, когда то и дело идёшь на выполнение боевых заданий, понятно, что лошадей невозможно содержать в такой идеальной чистоте.
Рано утром, после того как мы накормили и почистили лошадей, нас всех вызвали в землянку ПСД на небольшое собрание. «Сейчас он нам устроит баню», – говорили мы, направляясь к землянке. Однако капитан начал свою речь о подготовке лагеря к зиме.
– В старой землянке будем зимовать или построим новую, тёплую, просторную землянку? Как вы считаете?
На собрании решили, что мы будем строить новую землянку и себе, и лошадям. С этого момента для нас закончились все учения. От зари до зари мы занимались строительством. Но основная наша работа – вовремя собрать и доставить боевые донесения в назначенное место.
Сначала мы соорудили землянку для себя. Она получилась довольно просторная. Мы продумали всё. Там можно было сушить, кроме собственной одежды и обуви, и промокшие сбруи, покрывала шести лошадей. На южной стороне землянки мы соорудили нары. Посередине поставили печь с плитой, напротив двери приколотили стол и к нему смастерили скамейку. Слева от двери поставили ещё одни нары
В этот же день мы начали строить конюшню для лошадей. Для них построили такую же большую землянку, но повыше, и крышу накрыли тонким слоем. С воздуха от вражеского глаза была сделана хорошая маскировка. Сверху покрыли растущей травой. Входную дверь сделали прямо в углу. По длине стенки смастерили специальное место для корма. Теперь у каждой лошади было своё место. От двери до конца конюшни протянули длинный коридор. Из стволов деревьев примерно толщиной с оглоблю постелили пол. По коридору протянули жердь, чтобы можно было повесить туда сёдла.
За две-три недели мы проделали такую огромную работу, что теперь и представить трудно, как такое дело могли провернуть за короткий срок. К тому же начались дожди. Небо затянулось серыми тучами. Дожди шли не переставая, кажется, всю неделю. В июле тоже дождей было много, но тогда за каких-то два-три часа можно было просушить вымокшую до ниточки одежду. А теперь всё осложнилось. Этот мелкий, промозглый дождь кропил спины, плечи. Даже работая под деревьями, мы промокали насквозь.
Копаем землю, а затем тащим на себе тяжёлые брёвна. От изнурительной работы сначала потеем, затем обливаемся холодной водой, стоя под деревьями, потом начинается дрожь от холода. Трясёт так, что зуб на зуб не попадает. Приниматься снова за работу не остаётся никаких сил.
Однажды после такой изнурительной работы случилось неприятное событие. Мы, четверо наездников – Вислогузов, Утишев, Павлов и я, для покрытия крыши землянки таскали брёвна. С утра беспрестанно шёл дождь. Грязные, до ниточки промокшие, мы продолжали работать. Среди деревьев стало заметно, как день начинает соединяться с ночью, а нам надо дотащить это бревно метров пятьдесят – шестьдесят. Все настолько устали, даже разговаривать не было сил. Мы молча взялись за бревно и построились друг за другом. Хотя брёвна были небольшие, метра четыре в длину, но они были сырые, вдобавок мокрые и скользкие. Из последних сил мы подняли это тяжеленное бревно. Утишев и Павлов схватили спереди, Вислогузов и я – сзади. Осторожно между деревьями зашагали в сторону землянки.
Не успели продвинуться даже на несколько шагов, как впереди идущий Утишев по неосторожности наступил на скользкий ствол какого-то дерева, споткнулся и упал. Павлов не мог один удержать такую тяжесть. Из его рук бревно соскользнуло и одним концом грохнулось о землю. Неудержимая тяжесть теперь навалилась на нашу сторону. Мокрое бревно соскользнуло из наших рук и при падении ударилось об небольшой пень, тут же на лету стукнуло по спине лежащего Утишева. Если бы не этот спасительный пенёк, Утишева могло бы сильно покалечить. Василий Иванович с истошным криком «Ой!» застыл на месте. Мы тоже в страхе за жизнь своего товарища в молчаливом отчаянии встали как вкопанные. Очнувшись, мы все разом побежали к Утишеву. Какое-то время он лежал молча. Затем самозабвенно стал ругаться неслыханно сложным матом. Мы, охватив его с двух сторон под мышки, поставили на ноги.