От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Шрифт:
— Всем этим мятежникам необходим нравственный пример.
Полностью освободив руки грязной толпе монархистов, Нельсон развязал в Неаполе кровавую бойню. Королевские судилища соперничали с военными судами в неистовой жестокости приговоров. Пытки и казни не прекращались даже ночами.
В этом бушующем море насилия и безумства одни русские оставались верными своему слову и чести.
В квартале, где разместился русский отряд, негде было яблоку упасть. Все дворы были забиты мужчинами и женщинами, спасавшимися от разъяренных роялистов и английских штыков.
Только что во двор протиснулся в одном нижнем белье перепуганный итальянец с женой и ребенком.
Так и есть, в конце переулка замелькали факелы, послышался топот и крики приближающейся толпы. Болотов засвистел в дудку, решительно выставил ружье. Из домика выбегали матросы и солдаты с примк-нутыми штыками.
Три дня тому назад мичман Никифоров с группой матросов вырвали из подземелья композитора Чимаро-зе, сочинителя гимна республики. Его уже были готовы растерзать маньяки кардинала. Спасло композитора знание русского языка. В свое время он провел три года в Петербурге и сохранил светлые воспоминания о русских людях. Прибежавшая к Никифорову жена Чимарозе в слезах на коленях умоляла, коверкая русские слова, спасти ее мужа от расправы.
Дважды у ворот собиралась толпа клерикалов и требовала выдать им Чимарозе. Сегодня во главе толпы стоял подвыпивший лейтенант с эскадры Нельсона. Несмотря на увещевания, толпа не расходилась. Никифоров укоризненно показал лейтенанту на эполеты, но тот и не подумал убрать шпагу.
— Видимо, господин лейтенант имеет превратное понятие о чести и честности.
Никифоров по-английски еще раз обратился к нему, но стоящая за его спиной толпа продолжала неистовствовать.
Через минуту солдаты и матросы направили штуцера в сторону толпы.
— Господин лейтенант, — Никифоров подошел к англичанину, — передайте сим безумцам, ежели не отойдут, палить будем из ружей.
— Пли! — громыхнули выстрелы, матросы дали залп в воздух.
Чертыхаясь, сбивая друг друга с ног, погромщики бросились наутек. Белый китель англичанина последним скрылся за крайним домом.
В Неаполе русские матросы спасали невинных людей, а на севере гренадеры Суворова гнали французов.
Армия Суворова в Северной Италии одерживала одну победу за другой. Вся Ломбардия была освобождена. В те же дни, когда был занят Неаполь, на севере войска Суворова овладели крепостью Александрия, нанесли решительное поражение французской армии Макдо-нальда на реке Треббия. Где-то недалеко, в одном-двух переходах за горизонтом, лежала Генуя, плескалось лазурное море.
Со времен Кинбурна, Очакова, Измаила Александр Васильевич крепил боевую дружбу с моряками, понимал и знал непреложную истину: там, где водная акватория, морские просторы у стен крепостей, — без флота пропадешь.
Еще весной, будучи в Вене, писал он Ушакову:
«…Ваше превосходительство, изволите ясно усмотреть необходимость крейсирования отряда флота команды вашей на высоте Анконы; как сие для общего блага, то о сем ваше превосходительство извещаю, отдаю вашему суждению по собранию правил, вам данных, и пребуду с совершенным почтением.
Милостивый государь вашего превосходительства покорнейший слуга гр. А. Суворов-Рымникский».
И Ушаков тогда откликнулся, немедля направил к побережью Апулии отряд капитана 2-го ранга Сорокина, а в Северную Адриатику отряд контр-адмирала Пустошкина.
Слава победителей Корфу опережала их, и противник зачастую уходил от встречи с ними, отступал без боя. Так было, когда отряд Сорокина появился перед крепостью Бриндизи.
«…Пятьсот человек
В эти же дни к Суворову прибыл курьер от контр-адмирала Пустошкина капитан Литих.
— А что, здоров ли мой друг Федор Федорович? — встретил генерал-фельдмаршал курьера.
Литих несколько смутился от такого вопроса. Он не видел адмирала больше двух месяцев.
— Господин адмирал фон Ушаков?
Суворов страшно округлил глаза, брови его гневно поднялись.
— Убирайся ты вон с твоим «фон»! — вскричал Александр Васильевич. — Этот титул ты можешь придавать землякам своим, потому что они нихтебештимт-загеры, немогузнайки. — Взволнованный Суворов бегал по палатке из угла в угол. — Человек, которого я уважаю, который победами своими сделался грозой для турков, потряс Константинополь и Дарданеллы, — он остановился напротив смертельно побледневшего Литиха, — который, наконец, начал великое дело освобождения Италии, отняв у французов крепость Корфу, еще никогда не уступавший открытой силе, — уже остывая, глубоко дыша, он поднял кверху палец и помахал им перед капитаном, — этого человека называй всегда просто Федор Федорович! — Суворов вздохнул облегченно и закончил шутливо: — Ну, братец, понял? Давай пакет.
Суворовские войска выходили к Генуэзскому заливу, Мальта упорно сопротивлялась. Король обеих Сицилии домогался у Павла всяческой помощи в установлении порядка и взятии Рима.
В конце июля миновала опасность нападения франко-испанского флота. Соединенная эскадра, приведя себя в порядок и пополнив запасы, покинула Ионические острова.
Двое суток дрейфовали корабли при полном штиле в южном проливе между Корфу и Видо. Наконец ветер «пошел», и корабли легли на курс к Мессине. В начале августа с салинга флагмана увидели клубившуюся шапку Этны. Корабли, лавируя при противных ветрах, бросили якоря на рейде Мессины. Наконец-то прибыл курьер от генерал-фельдмаршала Суворова.
Командующий сообщал о недавних победах и просил:
«Милостивый государь мой, Федор Федорович! 06-ратя теперь виды свои на Геную, выступил я теперь в поход. Мне надлежит осилить некоторыми крепостями; трудности, препоны отнимут у меня довольно времени, как и изготовление к горному походу…»
Ушаков взял письмо, продолжая читать, подошел к висевшей на переборке карте:
«Главные силы неприятельские около Генуи, субси-стенцию они получили водою из Романии… генуэзцы кормятся сами из чужих мест, то есть особливо, и в большом виде припасы свои получали они из Африки и Архипелага. Союзные флоты нынче господа моря и легко в том препятствия утвердить могут…»
Просьба Суворова была предельно ясна.
На следующий день Ушаков наставлял перед походом вице-адмирала Пустошкина. В подчинение ему выделялась эскадра из семи кораблей.
— Генерал-фельдмаршал просил о крейсерстве у генуэзских берегов. Смотри сам, Павел Васильевич, по обстоятельствам и в тех местах, где сочтешь нужным, действуй по своему усмотрению.
Флагман не любил слишком опекать своих командиров.
— Ваше высокопревосходительство, — обратился Пустошкин к Ушакову, тот кашлянул. Два месяца, как он получил известие о присвоении ему звания адмирала, а все еще не привык к подобному обращению. Пустошкин продолжал: — Полагаю, сноситься с вами буду через Сорокина.