От Сайгона до Треугольника (сборник)
Шрифт:
Ну вот, начала рассказывать и вдруг вспомнила, как осенью 1988 года я впервые увидела Животовского – круглолицый Тимофей, двигаясь от Эльфа по Стремянной под ручку с Оленькой Карпинской, задвинув шляпу на затылок, громко читал стихи своим картавым голосом.
Меня тогда даже не сами стихи поразили (хотя они были очень хороши, даже сквозь толщу лет это помню!), но что человек вот так, просто, идет по улице и громко читает их вслух – не важно кому, жене, себе, прохожим, собакам… В этом была удивительная свобода, парение над серой, однородной массой. Ведь даже громко
Со стороны Сайгон напоминал муравейник – единый живой организм, наделенный разумом. Люди входили внутрь, выходили с чашками кофе, закуривали сигарету, заговаривали друг с другом, что-то спрашивали, снова заходили – такое броуновское движение продолжалось целый день, усиливаясь в вечерние часы и затихая утром или днем. Наверное, ни в каком другом городе, окромя Питера, ничего подобного не могло возникнуть. Знаю, сейчас закричат про КГБ, и что «так за нами было удобнее следить», я все это слышала. Знаю. Но речь сейчас не об этом.
Кто-нибудь здесь еще помнит, что такое в 80-х годах было выглядеть «не как все»? Вас в отделение милиции «за облик, порочащий…» не приводили? Волосы на улице ножницами постричь не пытались? Из школ и институтов не выгоняли? От гопников на Казани или Ротонде не отбивались?
Одиночки не выживают в этом мире, таков закон. Их калечат и добивают. Мы не были одиноки, потому что у нас был Сайг! У нас были мы.
Пролетели годы. Сайгон давно уже стал мифопоэтическим явлением, частью питерских сказок и легенд.
Казалось бы, Его больше нет, есть лишь миф, сильно приукрашенный очевидцами. Но этот миф такого рода, что без него немыслима музыкально-поэтическая архитектоника Города.
Вне всякого сомнения, рано или поздно о Сайгоне начнут писать серьезные исследования и научные работы, примерять и одевать на него различные одежды и маски. Пускай же наша книга будет самой несерьезной в этом гипотетическом ряду.
Сайг не закрыли, как нам когда то казалось. Он есть, он существует в той стране за гранью – Стране питерских Мифов и Легенд.
Персонажи его хроник давно уже сами стали частью Города, местными genius loci. Забавные, если вдуматься, Ангелы у Петербурга.
Они ушли и растворились в нем навсегда, вошли в его туман, они пролетают над Треугольником и Мойкой, их шаги до сих пор звучат по брусчатке мостовой, следуют проходными дворами, мостами, льдами Екатерининского канала…
Я хочу закончить свою вводную часть, а значит, наконец, начать саму книгу словами одного из ее авторов и героев – Игоря Рыжова. Он тоже ушел, но оставил свои зарисовки и материалы для этой книги, потому что предвидел ее появление. А значит, за него это сделаю я.
«Жить, вообще – вредная привычка. Особенно, когда пристрастишься,
Просто приятно, никуда не торопясь, не спеша идти от “Маяковской” вниз, бесцельно… Маленький двойной, вечная сигарета рядом с телефонной будкой, постоянное предчувствие ВСТРЕЧИ с кем-то (то ли с Заппой, то ли с Буддой), и обтекаемость противного, но относительно милого, гегемона, пока он без поддержки сподвижников в погонах и в штатском, струится тихо по домам, а не по нашим харям и карманам…
Вся жизнь становилась ближе, ей-Богу, здесь, а не в Париже! Нога утопает в точке возможных вариантов развития сегодняшнего вечера, но бифуркация хороша у Павича или Кундеры: возврат домой, к престолу неизбежен… Иллюзия освобождения и экзистенции, если угодно, то есть реального существования и воплощения сущности – вот чем был и останется Сайг!..
Он просто был Мечтой, и ею будет. Убью того, кто позабудет!»
P. S. и о «глоссарии»:
Посовещавшись, мы, то есть авторы, пришли к единому мнению: словарику быть! Иначе непосвященные или слишком юные читатели (ведь могут быть и такие, теоретически!) начнут тормозить в процессе прохождения книги, путаясь в непонятных «географических» названиях и оборотах речи, ставших уже анахронизмами.
Тормозить, ей-Богу, никому неохота, вкупе с подспудным желанием авторов не прослыть окончательными жлобами!
Словарь будет недлинным, не бойтесь! В конце концов, почти в каждом доме сейчас есть интернет, и он подскажет вам, если мы что-то пропустили.
• «Эльф» – одноименные кафе и сквер на углу Стремянной улицы и Дмитровского переулка.
• «Казань» («Собор») – Казанский собор, его ступени и сквер напротив.
• «Треугольник» – три скамейки на Адмиралтейской набережной, напротив дома № 6. Белыми ночами там собирался народ, и обязательно кто-нибудь играл на гитаре.
• «Паперть» – католическая церковь св. Екатерины, рядом с которой в 80-х годах собиралась питерская неформальная тусовка, художники и музыканты. Церковь находится на Невском проспекте, дом 32–34.
• сквот – нелегально занятый дом с неформальными обитателями, нечто вроде арт-коммуналки (см. рассказ Бангиса Счастливого «Голод»).
• «Гастрит» – «кафе-автомат» на углу Невского и улицы Рубинштейна. Место заправки халявными ништяками (см. рассказ Н. Полянской – Токаревой «Гастрит и ништяки») и изредка бутылочным пивом.
• «Крыса» – «Кофе по-восточному» – кафе на Литейном проспекте, недалеко от ул. Белинского. Славилось Пьяным садиком за «спиной» кафе. Действие фильма «89» начинается как раз в «Крысином дворике».