От съезда к съезду, или Братья по-хорошему

Летним вечером 1077 года к воротам Чернигова подъехали двое князей: смоленский князь Владимир Мономах и волынский Олег. Встретились они случайно и последнюю часть пути проскакали не торопясь, благо поговорить им было о чем. Совсем недавно они вместе воевали с чехами — хорошая тема для беседы, да и новостями из своих княжеств поделиться хотелось. И не только из своих. Событий на Руси было немало, вот,

например, и Чернигов, куда ехали двоюродные братья, тоже совсем недавно порадовал летописцев интересным событием.

— Представь себе, — рассказывал Владимир, — стоило моему отцу уехать из Чернигова, как, откуда ни возьмись, появляется Борис Вячеславович и, как ни в чем не бывало, объявляет себя черниговским князем. А как узнал, что настоящий князь возвращается — только его и видели. Исчез. Сбежал куда-то. Такие дела.

— Борис Вячеславович? Да откуда ж он взялся? Его отец лет двадцать как помер, так с тех пор ни о нем, ни о его детях ничего не слышно было.

— Говорят, его мать тогда к себе в Саксонию увезла. А когда он вырос, решил вернуться на Русь и вернуть отцово имущество.

— Ну, здрасте! Это с каких пор Чернигов стал его отцовым имуществом? Дядя Вячеслав отродясь не был черниговским князем — он смоленским князем был, а Чернигов моему отцу принадлежал.

Смоленский князь Владимир бросил на Олега короткий недовольный взгляд и сухо ответил:

— Так у нас и не разберешь, где чье. Ротация кадров. Сегодня у тебя одно княжество, завтра другое, а послезавтра вообще можешь без княжества оказаться. Это уж как повезет и как великому князю захочется.

— Это точно, — согласился Олег, неожиданно мрачнея. — Как дядя Вячеслав умер, так сразу всё его братьям досталось. И с дядей Игорем та же история. А об их детях никто даже думать не захотел.

Для Олега это была болезненная тема. Его собственный отец, побыв немного великим князем, умер несколько месяцев назад. Ничего хорошего это Олегу не предвещало.

Чтобы сменить неприятную тему, он огляделся, глубоко вдохнул воздух Черниговщины и мечтательно произнес:

— Словно домой возвращаюсь. Я же тут каждый кустик знаю. Все детство здесь прошло. У отца. Тоскую по Чернигову страшно. Волынь — не то все-таки. Там тоже неплохо, но всё чужое. Не моя это земля. А Чернигов — родной.

Отец Владимира черниговский князь Всеволод Ярославич принял гостей радушно, и сыну, и племяннику долго жал руки, обнимал, целовал троекратно, а потом позвал к столу и только после первой чарки заговорил о деле.

— Так что, Олег, как тебе в Чернигове-то? Сердце не ёкает? Родина ведь твоя здесь.

— А что, дядя, предложения есть? — недоверчиво спросил Олег.

— И не только предложение. Распоряжение великого князя. Ну, вы знаете, мой брат и ваш дядя великий князь Изяслав Ярославич вернулся из своего, хм… заграничного путешествия, снова сел в Киеве и распорядился произвести некоторые перестановки. С ним вернулись оба его сына: Святополк и Ярополк. Надо им дать какие-нибудь княжества, правильно? Ну, мы подумали и решили Святополку как старшему отдать Новгород, а Ярополку — Волынь.

Олег закашлялся, поперхнувшись медом.

— Дядя! А ничего, что Новгород и Волынь уже мне с братом принадлежат?!

— Что значит принадлежат? — нахмурился Всеволод. — Русь вся принадлежит великому князю, а дети его вас старше. Что поделаешь,

если на Руси князей больше чем княжеств! Короче, это не обсуждается. А для тебя это и к лучшему. Тебе Волынь никогда не нравилась, ты в Чернигов хотел. Вот и поживешь здесь, в Чернигове. Я рад дорогому гостю. А как освободится достойное тебя княжество, естественно, ты его сразу получишь.

— Спасибо, — мрачно ответил Олег, вставая из-за стола. — За хлеб и соль спасибо. Засиделся я тут что-то. Поздно уже, а мне ехать надо. Поищу, куда бы приткнуться.

— Куда же ты ночью-то! — воскликнул Всеволод, тоже вставая вслед за Олегом. — И ворота уже закрыты.

Два стражника, как бы подтверждая эти слова, встали на пути у бывшего волынского князя, загораживая ему выход.

— Поспи, Олег, — уже совсем ласково сказал Всеволод. — Утро вечера мудренее. Не заводись. Всё к лучшему.

Олег затравлено посмотрел на стражников, на черниговского князя, встретился взглядом с Владимиром. Только в этом взгляде он нашел понимание и даже некоторое сочувствие. Вспомнился их разговор у ворот Чернигова. Всё верно.

— Зря вы с ним так, — сказал Владимир, когда стражники с Олегом удалились. — Обидели вы его, а Олег обид не забывает.

— Вот именно! — с жаром ответил Всеволод. — Не забывает. Весь в отца. Нельзя ему власть давать. Дай ему волю — ни перед чем не остановится. Володя, стар я уже. Помру скоро. И Изяслав не вечный — он ведь еще старше. Подумай, что будет, когда мы уйдем. Не дадут тебе жизни Святославичи. Если их сейчас не остановить, они такое устроят, что Святополк Окаянный ярмарочным скоморохом покажется. Ты хочешь, чтоб с тобой поступили как с Борисом и Глебом? А я хочу, чтобы у тебя жизнь нормально сложилась, чтобы ты стал великим князем, чтобы внуки мои были великими князьями.

Владимир не стал спорить, хотя согласиться он с этими словами не мог. Он давно и хорошо знал Олега. И не только как собутыльника, но и как соратника. Не раз плечом к плечу воевали. Характер у него, конечно, вздорный, но на подлость, на убийство исподтишка он не способен.

А вот обид Олег не прощал. Не тот человек. Князья — они люди благородные: ранимые и чувствительные. Как дети малые. Только от детских обид страдают в основном родители, а от княжеских — вся земля. Чтобы восстановить справедливость эти ни перед чем не останавливаются. Умрет Олег, пройдут века, а обида будет жить в его потомках. Долго люди будут вспоминать несправедливость Ярославичей. Долго будет кровь литься. Будет чем поживиться воронам. Будет про что писать летописцам. Интересное время наступает. Не половцы с хазарами, враг пострашнее — княжеская обида пришла на землю русскую.

— Так ведь все равно, папа, не получится как ты говоришь. Ты ведь младший сын Ярослава Мудрого. Твоим детям Киев в последнюю очередь предназначен. Вначале там должны сесть дети Изяслава, потом Святослава, а только потом твои. Так что мне не скоро светит.

— Ну, за Изяславовичей можно не беспокоиться. Они тебя боятся. А Святославичи великими князьями не будут. Не допущу. И Изяслав не допустит. И тебя не спросим. Сам знаешь, как Святослав стал великим князем. Выгнал Изяслава из Киева и сам на его место сел. «Я, — говорит, — болею, жить мне немного осталось, надо мне в Киеве посидеть, чтобы моим детям было что в наследство оставить». Это, по-твоему, правильно?