От съезда к съезду, или Братья по-хорошему
Шрифт:
Не надо удивляться тому, что такой, казалось бы, солидный мужчина ревет как девчонка по всякому поводу. Владимир Мономах действительно любил это дело, нисколько этого не скрывал и рекомендовал другим. И он не один был такой плакса-вакса. Все князья любили похныкать. А еще они любили драться, ябедничать и брать чужое. В детский сад они не ходили, так что отучить их от этого было некому. Такими и вырастали. Историкам еще предстоит выяснить, любили ли князья ковырять в носу и кушать козявки.
Мономах между тем продолжал:
— На съезде
Владимир кивком головы указал на Олега Святославича. Тот стоял в стороне, пожевывая травинку, и с интересом наблюдал за беседой кузенов.
— Олег? — удивился великий князь. — И ты здесь?
Олег кивнул.
— После того, как Владимир мне про тебя рассказал, мы с ним часа два вместе плакали, — сказал он. — Ну, ты, Святополк, даешь! Даже я удивился.
— Все против меня, — насупился великий князь. — Я знаю, вы все меня ненавидите.
— Все тебя ненавидят? — переспросил Владимир. — Где-то я это уже слышал. Это у вас, Изяславичей, семейное, я вижу.
— Конечно, ненавидите! — запальчиво ответил Святополк. — Вы все завидуете мне. Вам не дает покоя, что мне повезло больше, чем вам. А вы думаете, это большая радость, быть великим князем? А вы знаете, какой неблагодарный, тяжелый, кропотливый, порой просто невыносимый труд за этим стоит? Сколько нервов я потратил! Сколько бессонных ночей провел! Одна только подготовка к съезду чего мне стоила! А его проведение! И где благодарность? Где хотя бы элементарное уважение? Мы же постановили на съезде уважать великого князя!
— Не было такого постановления.
— Ты что, не внес его в резолюцию? Но мы точно об этом на съезде говорили.
— Мы не об этом говорили. А вот я сказал, что будет тому, кто затеет междоусобицу.
— Что ты имеешь в виду? — забеспокоился Святополк. — Ты ведь… Нет, ты не посмеешь оторвать яйца великому князю. Ты разрушишь этим страну. Такого подрыва авторитетов и устоев она не переживет. Вы права не имеете. В конце концов, я должен был заботиться о своей безопасности — ведь от нее зависит судьба Руси. Я Василька вообще не трогал. Если ему кто и выколол глаза, то пусть он за это и отвечает. Я-то тут при чем?
— Кто это сделал?
Святополк прикусил язык, вспомнив последние слова, сказанные ему на прощание Давыдом Игоревичем.
— Братец, ты по-древнеславянски понимаешь? — переспросил Владимир. — Я тебя ясно спрашиваю, кто велел выколоть Васильку глаза и кто тебе на него наговорил. Сотрудничая со следствием, ты еще можешь облегчить свою участь. На кону стоят твои яйца, а я ведь всё равно всё узнаю.
— Правду, значит, мне говорили, что ты заодно с Васильком. Ты хочешь отнять у меня Киев и сам стать великим князем. Вы все сговорились против меня.
— Еще интереснее, — задумчиво произнес Владимир. — А ну, быстро раскрывай свои источники, если не хочешь один за всех отдуваться.
— Ничего
— Хватит! — махнул рукой Мономах. — Надоел ты мне. Иди домой. Даю тебе день, чтобы побрить мошонку.
Положение у Святополка было безнадежное. Он хотел было по примеру отца сбежать за границу, но киевская общественность, которая его отца тоже помнила, равно как и последствия этих побегов, пригрозила, что, если он попытается сбежать, ему сначала оторвут ноги, а потом сдадут Мономаху, чтоб тот оторвал все остальное.
Что делать великому князю, оказавшемуся в безнадежном положении? Естественно рассказать мамочке. Своей мамочки поблизости не было, поэтому он решил наябедничать мачехе Владимира, которая жила в Киеве.
Размазывая рукавом сопли по усам, он рассказал ей, что они играли с Васильком и случайно выкололи ему глазки «а теперь Мономах оторвет мне яйца, а потом я умру потому, что жена мне этого не простит — у них, у половцев с этим строго».
Княгиня обещала помочь и на следующий день встретилась с Владимиром.
— Что же вы творите, мальчики?! — сказала она. — Володенька, ты всегда был таким спокойным и послушным. Зачем ты обижаешь Светика? Он же тебя старше! Разве можно старших обижать?
— Мама, что ты вмешиваешься! — Владимир покраснел и осторожно обернулся на Олега, который ехидно улыбался и что-то насвистывал, демонстративно не глядя в его сторону. — Святополк первый начал. Он плохо себя вел, и его надо наказать.
— Володя, — княгиня с возмущением указала рукой на дружину Владимира, — неужели ты собираешься штурмовать Киев? Вы же тут всё переломаете! Мы совсем недавно сделали ремонт!
— Да, расходы предстоят, — встрял Олег. — На одних половцев…
Мономах показал ему кулак.
— Я тебе дам половцев!
— Я просто знаю, что говорю. Они сейчас за работу очень дорого берут. А без половцев какая война?! Я уж и воевать бросил.
— Мальчики! — строго сказала княгиня. — Немедленно перестаньте ссориться и помиритесь.
— А чего он Васильку глазки выколол!
— А ты сам первый хотел у меня Киев отнять! — Святополк высунулся из-за спины княгини и спрятался снова.
— Чего я у тебя хотел отнять? А ну повтори!
— Не ябедничать! — прикрикнула на них княгиня. — Светик, немедленно извинись за Василька. Полгода теперь из Киева ни ногой, и никаких войн! И не дружи больше с Давыдом Игоревичем — он тебя плохому учит.
— Так вот кто всё это затеял! — воскликнул Владимир. — Это Давыд Игоревич нас перессорил!
После того, как прозвучало имя Давыда, Святополку стало нечего терять.
— Давыд! — закричал он. — Это Давыд во всем виноват! Он гнусный пакостник и изгой! Он ябеда, склочник и сплетник! Это он мне про Василька с Владимиром рассказал, это он Васильку глаза выколол! Это из-за него мне чуть было яйца не оторвали! Прости, Владимир, я больше не буду!