От стен великой столицы до великой стены
Шрифт:
— Правители тех двух уделов, — желчно отозвался Нурхаци, — лишь алкая добычи, приходят. Тебя вот ограбили… — И, уже утешая, заключил: — Ладно не стоит об этом говорить{167}. Тем более гостей уж ждало угощение. Подарки тут же были им даны: конь под резным седлом, парчовая накидка, чеканный пояс золотой, три шапки с шишаками{168}.
Ответные дары вызвали восторг среди монголов. Аоба учащенно замигал глазами, тайджи Цзярхэдай негромко зацокал языком, тайджи Байсыгэр медлил захлопнуть полуоткрытый рот.
Не
Держа улыбку на лице, Аоба справился: «А то, что подарил хакан сегодня, он завтра не возьмет назад?»
Нурхаци вяло махнул рукой: «Так это мелочь все. Что говорить о ней? Вот если у бэйлэ увидишь одежду или утварь ценную, спроси. Тебе не поскупятся»{169}.
Встретив Аобу так, Нурхаци повез его в Шэньян. Пошли опять богатые застолья. Не за угощением и подарками пожаловал Аоба. Чувствовал это нутром Нурхаци, однако гостя не пытал: сам скажет. Самолично Аоба говорить не стал. По поручению его Цзярхэдай и Байсыгэр справились у бэйлэ: «Хакан Нурхаци нашему Аобе как-то девицу посулил. Коль это верно, то в жены взять ее готов он»{170}.
Бэйлэ Нурхаци известили. После раздумий долгих так решил: «Аобе я дам в жены дочь своего племянника тайджи Тулуия, что брата моего Шургаци сын»{171}.
Ну, раз в родство вступили, то и не стало дело за союзом правителей двух народов под верховенством Нурхаци. Как повелось, прежде чем клятву дать, заклали в жертву Небу белого копя и черного быка — Земле.
Как старший, Нурхаци поклялся первым: «Бесчинства и оскорбления Минов, а также Чахара и Халхи не в силах будучи снести, воззвал я к Небу, чтобы Оно мне помогло».
Горло прочистив, продолжал: «Еще Чахар с Халхой, войска соединив, грабили Аобу-тайджи. Он тоже удостоился помощи Неба. Ныне Аоба-тайджи, озлобясь на Чахар и Халху, к нам прибыл, чтоб сообща обдумать державные дела. И Небо, поскольку мы опасностям подверглись, сделало так, что мы соединились».
Расслабив лицо, не напрягая голоса, Нурхаци говорил: «Если будем в состоянии, прочувствовав желания Неба, свести на нет плутни, сделать правилом дружбу, не питать ненависти, то Небу понравится это. В противном случае, — голос затвердел и стал жестким, — Небо нашлет кару и навлечет на нас беды. Поскольку мы заключили союз, то и потомков наших, сыновей и внуков, если, случится, нарушат его, пусть Небо покарает»{172}.
— Рожденный Небом Аоба{173}, — поднял глаза Аоба, — во имя союза с хаканом, который…
Славословия, которые изливал Аоба, именуя его, прошли мимо ушей Нурхаци. «Рожденный Небом Аоба» — эти слова почему-то задели сильно за живое, и Нурхаци, прилагая усилия, чтобы подавить чувство неприязни, подумал: «Тоже еще Небом рожденный…»
— В отношении Чахара и Халхи со времени Чжасакту-хана наши хорчинские
Нурхаци рассеянно слушал, как Аоба перечислял все нападения, которым подвергались Хорчины со стороны Чахара и Халхи.
— Чахар с Халхой, рать соединив, вознамерились в моих кочевьях убивать и грабить. Однако удостоились помощи Неба, и к тому ж еще благодаря помощи от ха-кана им посчастливилось спастись.
При этих словах Нурхаци почувствовал прилив сил И выпрямился, горделиво выпячивая грудь.
— Если, нарушив договор, с Чахаром и Халкой объединюсь, — вперив глаза вверх и простирая руки, изрекал Аоба, — тогда Небо покарает Аобу.
— Нурхаци мял зубами НИЖНЮЮ губу: «Союз-то он союз, но не слияние в одно, Про Минов-то Аоба ни гу-гу. А коли они МОИ обидчики, так быть должны такими и для Аобы. Так я считаю…»{175}
В чем поклялись Нурхаци и Аоба, было объявлено потом и всенародно. Для этого собрались на берегу реки Хуньхо. Для Неба были ВСКурены благовония, забит был в жертву скот. После чего Нурхаци повел Аобу свершить приличествующий случаю обряд: трижды колепи преклонить и девять положить земных поклонов. Толпе был оглашен текст совместной клятвы и предан был огню{176}.
* * *
Весь стан в ночи затих. Нурхаци, лежа в своем шатре, слушал полные звуки. Они давали знать о том, что и в сумерках жизнь продолжается. Не спят дозорные: их возгласы время от времени звучат. И вот им вроде вторит птица. Нурхаци, с ложа привстав, весь в слух обратился, пытаясь уловить крик птицы. Он необычен. Но кажется, как будто она резко, отрывисто кричит «Аа-н, Хагай…».
— Хакан… хакан…, — отчетливо уже в ушах звучит подобострастия полный голос Аобы. — Хм, хакан… Это равно «хуанди» никаней. Да, так оно, пожалуй, и есть. Одежду желтую, как минский хуанди, ношу я, как он, пишу «Мы» о себе. Вот только чего, как он, не делал я, так это высоких званий не давал владельцам иноземным. И это я исправлю непременно и немедля. Аоба — тайджи, сделаю его я ханом. — С тем уснул.
* * *
Расселись все, кто зван был к государю на пир. Обилие утвари и яств, наряд Нурхаци самого наглядно говорили, что всех созвал сюда он не ради прощания сАобой.
Пальцами по усам проведя, Нурхаци держать стал речь: «Свершишь зло — Небо покарает, государство погибнет. Сделаешь добро — удостоишься помощи Неба, и государство будет процветать. Словом, распорядитель — в Небе.
Чахарскии хан пошел войной на Аобу-тайджи. Небо помогло Аобе избежать беды и к нам прийти с покорностью. Мы, глядя снизу вверх, восприняли желание Неба и жалуем звания».
На какое-то мгновение Нурхаци умолк. Посмотрел на Аобу, перевел взгляд на сидевших возле него монголов.