От стен великой столицы до великой стены
Шрифт:
* * *
— Довольны Вы пребыванием у нас? — любезно осведомился губернатор, встречая Михаила Чана с Павлом Суном. — Недостатка не испытывали ни в чем?
— Нет, нет, — отозвались те. — За все премного благодарны.
— Я очень рад, что вы довольны оказанным приемом. Но Вас, наверное, с нетерпеньем ждут, кто Вас послал, и потому пора продолжить прежний разговор и, — дон Франсишку сделал многозначительную паузу, — прийти к решению, удобному для всех.
Оба китайца дружно обнажили зубы в широкой улыбке.
— Как говорили на словах и как написано в письме Военной палаты, что привезли с собой, вам нужно оружие огненного боя, — в голосе губернатора зазвучала озабоченность. — Что можем дать и сколько? Как мне известно стало днями, пушки есть у вас. Давали мы, то было, правда, до меня. Потом ведь в ваших водах затонуло английское судно. И сняли вы с него как-никак 30 пушек.
Оба китайца восприняли слова внешне невозмутимо. А подумали одновременно одинаково: «Святые отцы даром времени не теряют. Вынюхивают, что и где у нас».
— Боюсь, — чуть ли не извиняясь, продолжал дон Франсишку, — что пушек дать не сможем вам сейчас. Вот новые когда сюда доставят, тогда вернемся к этому опять.
— Наш государь обидится на вас, коли вернемся мы ни с чем, — негромко, но весомо отозвался Михаил Чан.
— Зачем же сразу так? — замахал руками губернатор. — Ведь в письме, — поднял бумагу, — речь шла о том, чтоб вместе с пушками прислали мы людей, которые искусны в обращении с ними. Таких согласен я послать. Больше того, дадим также людей с оружием огненного боя. Оно не то, что пушки, — послабее. Это мушкет, ну, вроде ружья. Всех мушкетеров, что поедут к вам на помощь, будет числом сто. Возглавит их, — сделал жест, представляя вставшего изо стола средних лет человека с щетинистыми, как у кота, усами и редкой бородкой на узком, изуродованном шрамом лице, — капитан Лорензу ди Лис Вегльу{150}.
При звуках своего имени капитан слегка кивнул головой, как будто подтверждая: «Да, это я». Быстрым, но внимательным взглядом окинул китайцев и слегка снисходительно ухмыльнулся, словно говоря: «Прошу любить и жаловать!»
* * *
— Чертям заморским не место в Поднебесной, — так написал в своем докладе трону Шэн Цюэ, едва он заступил на пост помощника всесильной палаты обрядов. — Этих отцов, что распространяют «западную веру», и наших, кто принял ее учение, всех одинаково надо жизни лишить.
Но тут вмешался старый недруг — Сюй Гуанци. Он на ноги поднял своих приятелей, что вес имели при дворе. у Шэна нашли немало прегрешений. Ему пришлось уйти в отставку и жить в Ханчжоу на положении частного лица. Осмысливая на досуге наставления Кунцзы, Шэн все больше укреплялся в убеждении, что только заповеди великого учителя отвечают духовному складу сыновей Срединной. А те — не подлинные дети Поднебесной, что, поддавшись уговорам «отцов», перенимают чужую веру. Так Рассуждая, Шэн утверждался в убеждении, что час его еще придет, и он тогда воздаст Сюй Гуанци с его дружками за козни их. И вот дождался Шэн, когда пришла бумага в дом, которая его обыденному житью-бытью положила конец. В столицу надлежало отбыть, чтоб там запять пост дасюэши.
— Сюй преуспел изрядно тут, — Шэн заключил, едва лишь носом потянул, какие ветры дуют во дворце. — Ну, раз уже от имени государя взываем мы к чертям заморским, чтоб помогли они нам управиться с Нурхаци, то они и станут верховодить при дворе. А те все, блюдет кто свято заветы наших мудрецов, что с ними будет? Ну нет, — зубами скрипнул Шэн, — этим чертям заморским, которых почитают за отцов Сюй преподобный и иже с ним, я покажу, не будь я Шэн.
От слов, которые он изрекал на заседаниях сановных, какими доклады заполнял, сомнения у многих зародились «Действительно, а стоит ли на помощь уповать рыжеволосых из Аомэня? Ведь шелковичный червь как управляется с листом тутовым? С края начнет и так без шума, неприметно сжирает весь листок. А эти рыжеволосые? Сейчас они прижились самовольно в Аомэне, а вот теперь еще солдат их с пушками зовем в столицу. Пустим их сюда, потом уйдут ли сами, имея эти пушки? Как бы не вышло так, что, рассчитывая при помощи западных варваров одолеть восточных дикарей, сами будем способствовать тому, что первые воцарятся в Поднебесной…» И опасения эти взяли верх.
— Наш государь премного благодарен вам, — с такими словами поехали в Аомэнь посланцы из Пекина, — за согласие прислать пушки и прислугу. Но, не желая утруждать их тяготами пути, обременять расходами посылающих, наш государь освобождает вас от обещания дать своих людей.
Послание отвезли в Аомэнь. И лишь тогда начальник Военной палаты дасюэши Сунь Чэнцзун прослышал краем уха об отказе воспользоваться услугами рыжеволосых. Он было кинулся к государю в надежде уговорить того решение отменить. Не тут-то было! Не допустили Даже на порог! «А государь велел мне передать, — цедил сквозь зубы Вэй Чжунсянь, — что Вас принять не может он. Делами важными обременен чрезмерно». И так пошел восвояси когда-то любимейший наставник нынешнего государя, пока еще начальник Военной палаты и дасюэши Супь Чэнцзун.
— Служба, считай, закончена, — так расценил (и словно в воду глядел) Сунь Чэнцзун неудачную попытку встретиться с императором. — Раз Вэй Чжунсянь за дело взялся, так до конца его он доведет.
— Ну ладно, — Сунь продолжил рассуждения. — Потеряно не все еще, однако. Раз из Аомэня звать особо рыжеволосых не дозволено, поручим западные пушки отливать и научить, как с ними обращаться, чертей заморских, что обретаются в столице. И надо спешить! Время не ждет: пока еще я власть имею, а черти заморские не вывелись в Бэйцзине.
— Поможем, сможем чем, — отозвались падре Лонгобардо и Мануэль Диас{151}. — А пушки сами отливать У нас большой знаток Шалль Адам{152}. Он этим и займется.
С рвением взялись за дело столичные отцы-иезуиты. Доверие старались оправдать, притом расчет имели — больше доверия к себе заполучить у пекинского двора.
И принимая от мирных с виду воинов ордена Иисуса творения их мозгов и рук, Сунь Чэнцзун по праву крестного отца давал названия им такие: «Летающий гром», «Дикий зверь, извергающий огонь», «Убийца лошадей», «Гусиный клюв», «Семь глаз», «Пушка, стреляющая за тысячу ли», «Огненное колесо», «Девять драконов».
И этих до поры до времени безмолвных чудищ десятки быков тянули в Нинюань. Неведомо то было Нурхаци: глаз и ушей так далеко он не имел своих.
Когда уже его разъезды вокруг Нинюани гарцевали, на стенах крепостных безмолвие царило. Пушки заморские пока ничем себя не выдали, укрытые от глаз чужих надежно. Поставить их на городские стены опять же надоумил дошлый Шалль{153}.
* * *
О том, что начальник Нинюани Юань Чунхуань ему для встречи приготовил, Нурхаци не узнал и от китайцев, которые были взяты в плен во время продвижения его войска.