От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы
Шрифт:
Семья Нобелей несколько раз в 1870-х гг. проводила лето в стокгольмских шхерах, но начиная с 1882 г. пребывала на Карельском перешейке — в 1880-е гг. главным образом в усадьбе Лауритсала близ первого шлюза Сайменского канала. На протяжении многих лет семья снимала разные дачи, но в 1894 г. Эдла Нобель купила двор Кирьола в Бьёркё (приход Св. Юханнеса). После того как была прикуплена и примыкающая к двору земля, Кирьола стала занимать площадь около тысячи гектаров, превратившись в самую роскошную летнюю резиденцию из всех дач петербургских шведов.
Сначала выстроили деревянный дом, но уже в 1905 г. было готово новое, большее здание, возведенное
Кирьола пережила революцию и была местом сбора членов семьи Нобелей во все годы между мировыми войнами. Конец наступил во время Второй мировой войны: когда Красная Армия в феврале 1940 г. вторглась в эти места, финские войска, не желавшие оставлять врагу ничего, что могло бы пойти ему на пользу, взорвали дом.
Визиты знаменитостей. Баловень судьбы
Шведскую колонию в Петербурге часто посещали знаменитости из Швеции. Разумеется, сильнее всего бились сердца, когда приезжали короли и другие венценосные особы. Но в городе гостили и иные именитые шведы, например Свен Хедин, который обычно проводил несколько дней в Петербурге на пути в свои азиатские экспедиции или возвращаясь из них.
Из шведских художников наибольшее влияние имели в России, без сомнения, Александер Рослин и кумир Эльзы Баклунд Андерс Цорн. Если Рослин работал в Петербурге два года, то Цорн пробыл в России всего две недели. Однако его посещение вызвало огромный интерес и широко освещалось прессой.
Все началось с того, что Сергей Дягилев летом 1897 г. посетил в Стокгольме Художественно-промышленную выставку. Он приехал туда для налаживания контактов в связи с большой выставкой современного скандинавского искусства, которая должна была открыться в Петербурге осенью того же года. Кроме Цорна, Дягилева интересовали Карл Ларсон, принц Евгений и Бруно Лильефорс. Звездой же был Цорн, которому Дягилев нанес визит в городе Мура и предложил выставиться в Петербурге.
Годы рубежа веков ознаменовались колоссальным подъемом интереса в России к северной культуре — Ибсен, Бьёрнсон, Гамсун и Стриндберг принадлежали к наиболее читаемым и обсуждаемым критикой авторам. В Петербурге на протяжении многих лет издавалась серия антологий под названием «Северные сборники», целиком посвященных северной литературе. Следовательно, нацеленность Дягилева на Скандинавию была в высшей степени в духе времени, а интерес к Цорну вовсе не случайным — он тогда был одним из самых знаменитых европейских художников.
Скандинавская выставка открылась 11 октября 1897 г. в Императорском Обществе поощрения художеств на Большой Морской улице в присутствии Цорна; он был приглашен в качестве личного гостя Дягилева и жил у него. Было выставлено около трехсот произведений 74 авторов. Картины Цорна занимали почти десятую часть выставки. Его творчество было представлено восемью наиболее известными полотнами (в частности, «Танец на Ивана Купалу», «Тост в Идуне» и «Автопортрет с моделью») и пятнадцатью гравюрами, между тем как Бруно Лильефорс выставил семь своих работ. Среди финляндцев выделялись Эдельфельт и Галлен-Каллела, среди норвежцев — Таулов и Вереншёльд, среди датчан — Хаммерсхой.
Произведения
«Мы здесь гуляем с утра до вечера», — писал Цорн домой жене. И на самом деле, в Петербурге художник по плотному графику ел и пил. Апогеем явился «банкет Цорна» с участием 75 гостей в ресторане «Донон» на Мойке — одном из самых фешенебельных заведений города. Среди гостей выделялись Александр Бенуа, Константин Коровин и Валентин Серов, а также Альберт Эдельфельт и меценат Савва Мамонтов (чей портрет Цорн написал годом раньше в Париже). Руководивший пиршеством Илья Репин произнес тост в честь Цорна, которого назвал «великим мастером и виртуозом». В качестве подарка он преподнес шведу ресторанное меню этого вечера, собственноручно раскрашенное акварелью.
Цорн, по собственному выражению, «составлял речи, одну глупее другой», но пришедший на помощь Эдельфельт смастерил на французском языке речь, которая «годилась для русских условий».
После того как прозвучали и прочие речи, началось «ужасное целование в щеки» — обычай, который Цорн счел «черт знает до чего неприятным». Проведя несколько дней в Москве, где состоялось не менее грандиозное торжество, он вернулся домой. На вопрос, почему он столь поспешно покинул Россию, художник застенчиво сослался именно на неизбежные поцелуи в щеку: «Меня целовали все мужчины, но ни одной женщины».
Предполагалось, что за время пребывания в России Цорн напишет несколько портретов, в частности княгини Тенишевой, знаменитой покровительницы искусств, и самого императора. Но художник страдал головной болью, и планы не осуществились. «Я попытался писать портрет княгини, и дело шло замечательно, однако не решился продолжить его из-за головной боли, — писал он жене. — Боль появляется через десять минут после начала работы». В своих «Автобиографических записках» художник намекал, что в княгине, явной лесбиянке, было нечто отталкивающее: «Таких людей я вообще не пишу, и пришлось отговориться болезнью…» В сексуальной ли ориентации княгини заключалась главная причина или в головной боли — трудно сказать, однако выпитое во время банкета шампанское вполне могло испортить Цорну настроение…
Хотя художнику не удалось ничего сделать во время пребывания в России, он все же считал его очень успешным.
В последнем письме домой перед отъездом он отмечал: «Все было удачно — большего триумфа я никогда не переживал».
Визиты знаменитостей. Доктор Лагерлёф гостит у доктора Нобеля
Несмотря на то что на рубеже веков шведская литература была в России очень популярна, литературных соответствий Рослину, Патерсену, Лидвалю или Иогансо-ну по естественным причинам не было: писателю сменить страну — то есть язык — не так легко.
Имя, часто упоминающееся в связи с Петербургом, — это поэтесса Эдит Сёдергран, родившаяся здесь в 1892 г. Она была крещена пастором Каянусом, но отвезена в Райволу (Рощино) в двухмесячном возрасте. В 1903–1908 гг. она посещала классы для девочек в Петришуле, однако уехала из города до того, как стала профессиональной писательницей, и никогда не занималась в России какой-либо литературной деятельностью. Вопрос о ее связях с Россией — это главным образом вопрос о значении для ее творчества русской поэзии и прежде всего символизма. Эта тема выходит за рамки настоящей книги, тем более что она уже изучалась несколькими исследователями.