«Отчаянный», отчаливай!
Шрифт:
А он так посмотрел на меня и говорит:
«Видишь ли, Коля, в театре-то я больше не работаю. Уволили меня, Коля, из театра. Вот такие-то дела».
Вы знаете, я почувствовал, что краснею, вот невольно почувствовал… Ведь я знал, хорошо знал, что услышу в ответ, и все же спросил:
«А кто же посмел уволить вас, Константин Константинович?»
Он отвернулся (наверное, тяжело говорить такое) и ответил:
«Новый главный режиссер».
Понимаете, он не сказал: «Викеша» (так он моего отца всегда раньше называл — ведь мой отец в какой-то мере был его учеником).
Так вот, оказывается, что значила эта фраза: «Теперь-то я смогу оздоровить творческую атмосферу в театре». Вот что отец имел в виду!
Я даже не сказал «до свидания» Константину Константиновичу. Я побежал в театр. За кулисы меня пускали всегда без всякого пропуска, а с тех пор, как отец стал главным режиссером, и подавно. Я ворвался к нему в кабинет (к счастью, у него в это время никого не было) и спросил, прямо глядя ему в глаза:
«Что ты наделал? Что ты наделал, отец?»
Когда он узнал, в чем дело, он усмехнулся (честное слово, мне тогда показалось, что он так усмехался на сцене в роли Яго) и сказал:
«Боже мой! Сколько темперамента из-за одного весьма среднего артиста! Если бы ты был постарше, я бы взял бы тебя в мой театр на амплуа молодого неврастеника».
«Твой театр? — переспросил я. — Он в такой же мере и театр Константина Константиновича, которого ты уволил».
И тогда он стал на меня кричать.
Он кричал, что Константин Константинович с годами утратил свои профессиональные качества, что он стал «хуже слышать и хуже понимать», что театр — это не богадельня, а он сам главный режиссер, а не начальник собеса.
Я вдруг подумал, что он так же вот, точно так же в этом же кабинете кричит на своих подчиненных, на артистов, которые, может быть, старше, может быть, лучше его самого. И я сказал ему:
«Знаешь что, отец, такой человек, как ты, не может быть руководителем. Тебе это противопоказано».
Этого он не ожидал. Такие слова, возможно, услышал он впервые в жизни.
«Мальчишка! — крикнул он. — Вон отсюда!»
Я ушел… Ушел из театра. Но когда отец явился домой, дома он меня тоже уже не застал.
Вот, собственно, и все. Теперь вы понимаете, почему я перестал заниматься нашим драмкружком. Может быть, это глупо, но меня стало тяготить, когда меня по-прежнему называли главрежем. Честное слово, мне казалось, что так говорили, чтобы обидеть меня, в этих словах я каждый раз слышал какую-то едва заметную насмешку
Коля помолчал, а потом спросил:
— Но скажите, ведь можно быть руководителем, можно быть главным и все-таки оставаться человеком? Скажите, ведь можно?
И, не дожидаясь моего ответа, Коля поднялся со скамейки.
— Ну, я пойду.
— Куда? — спросил я.
— К тете. У меня такая замечательная тетя, мамина сестра. Я вам да ей обо всем рассказал. И больше никому. Хотя нет… Вике еще… А насчет нашего «Голубого экрана» вы не думайте. Драмкружок я не брошу. Театр я люблю. — И после паузы добавил: — Люблю гораздо больше, чем об этом думает мой отец.
Вскоре я узнал, что
Погас в зале свет, и перед занавесом появился… джинн! Его длинную бороду несли несколько человек, несли торжественно, осторожно, как величайшую драгоценность. Джинн подошел к трибуне, бороду его ребята аккуратно уложили на пол. Вдруг джинн стал расти, расти, вот он поднялся уже почти до самого потолка. Огромная борода его закрывала подъемное устройство. Из-за кулис мне было видно, как в люке под сценой над этой «адской машиной», согнувшись в три погибели, орудовали несколько человек во главе с Володей Крупениным. И вот в зале раздался громовой голос нашего дорогого волшебника:
— Сегодня мой «Голубой экран» показывает новую пьесу. Называется она…
Серость
Сцена представляет собой школьный класс. Костя Парамонов стоит за учительским столом. Зина Простоквашева и Виталий Сопелкин сидят напротив за партой. Возле Парамонова на столе свернутые в трубку несколько рулонов бумаги. Один огромный рулон стоит в углу класса.
Костя(высоко поднял руку над головой и вытянул указательный палец). Товарищи члены редколлегии! Над нами нависло ЧП. И предотвратить его в силах только мы. Я имею в виду себя и вас.
Виталий. А что случилось?
Зина. Какое ЧП?
Костя. Из достоверных источников я узнал, что наш новый Дворец пионеров девятнадцатого мая открыт не будет.
Зина. А почему? Ведь обещали.
Костя. Не успеют очистить территорию от мусора.
Виталий. А ты не врешь?
Костя (гордо). У меня на груди красный галстук.
Виталий. Так надо нам срочно…
Костя. Тихо!
Зина. Мы должны сегодня же…
Костя. Тихо! (Передразнил.) «Нам надо», «Мы должны»… Все уже продумано вот этой головой. (Костя ткнул себя пальцем в лоб.) Все сделано вот этими руками. (Вытянул вперед руки.) Вам остается только слушать и заносить мои мысли в свои блокноты.