Отдельная реальность
Шрифт:
– Я не могу говорить о смерти без личных терминов, – сказал он. – Ты хотел, чтобы я рассказал тебе о смерти. Хорошо! Тогда не бойся услышать о своей собственной смерти.
Я признался, что я был слишком нервным, чтобы говорить об этом. Я сказал, что я хотел поговорить о смерти в обычных выражениях, в которых он говорил сам, когда рассказывал мне однажды о смерти своего сына Евлалио, говоря, что жизнь и смерть смешиваются подобно туману в кристаллах.
– Я говорил, что жизнь моего сына расширилась во время его личной смерти, – сказал он. – Я не говорил о смерти вообще, но о смерти моего сына. Смерть, чем бы она ни была, заставила его жизнь
Я определенно хотел направить разговор вне области подробностей и упомянул, что я прочитал мнения людей, которые были мертвыми несколько минут и оживлены благодаря медицинской технике. Во всех случаях люди утверждали, что не могли припомнить ничего вообще; что умирание было просто ощущением затемнения сознания.
– Это вполне понятно, – сказал он. – Смерть имеет две стадии. Первая – это затемнение. Это бессмысленная стадия, очень похожая на первое действие мескалито, в которой переживается легкость, заставляющая чувствовать счастье, полное, и то, что все в мире спокойно. Но это только поверхностное состояние; оно вскоре исчезает, и человек входит в новую область, область жестокости и силы. Эта вторая стадия является действительной встречей с мескалито. Смерть очень сильно походит на это. Первая стадия является поверхностным затемнением сознания. Вторая, однако, – это действительно стадия, где каждый встречается со смертью; это недолгий момент, после первого затемнения, когда мы находим, что мы являемся, как-то, снова сами собой. И тогда смерть разбивает нас со спокойной яростью, пока она не растворяет нашу жизнь в ничто.
– Как ты можешь быть уверен, что говоришь о смерти?
– Я имею своего олли. Дымок показал мне безошибочно мою смерть с большой ясностью. Вот почему я могу говорить только о личной смерти.
Слова дона Хуана вызвали во мне глубокое опасение и драматическую двойственность. У меня было чувство, что он собирался описать неприкрытые, банальные детали моей смерти и сказать мне, как или когда я должен умереть. Простая мысль узнать это вызвала во мне отчаяние и в то же время возбудила мое любопытство. Конечно, я мог спросить его описать его собственную смерть, но я чувствовал, что такая просьба была бы несколько грубой, и я автоматически исключил ее.
Дон Хуан, казалось, наслаждался моим конфликтом. Его тело содрогалось от смеха.
– Хочешь ли ты знать, на что может быть похожа твоя смерть? – спросил он меня с невинным удовольствием на лице.
Я нашел его озорное удовольствие в поддразнивании меня несколько успокаивающим. Оно почти подстрекало мое опасение.
– Хорошо, скажи мне, – сказал я, и мой голос дрогнул.
Последовал внушительный взрыв смеха. Он держался за живот, повернулся на бок и, передразнивая, повторял «хорошо, скажи мне» ломающимся голосом. Затем он выпрямился и сел, напустив на себя притворную строгость, и с дрожью в голосе сказал:
– Вторая стадия твоей смерти может, самое лучшее, быть следующей.
Его глаза изучали меня с явно искренним любопытством. Я засмеялся. Я понял, что его вышучивание было только средством, которое могло притупить остроту мысли о собственной смерти.
– Ты сильно гонишь, – продолжал он говорить, – поэтому ты можешь найти себя, в данный момент, снова за рулем. Это будет очень короткое ощущение, которое не даст тебе времени думать. Неожиданно, скажем, ты обнаружишь себя едущим, как ты делал тысячи раз. Но прежде, чем ты сможешь удивиться себе, ты замечаешь необычное образование перед ветровым стеклом. Если ты посмотришь ближе,
К тому времени ты узнаешь, где ты и что случилось с тобой; лицо отступит снова до горизонта, наберет скорость и сокрушит тебя. Лицо войдет внутрь тебя, и тогда ты узнаешь – оно было лицом олли, или оно было мной говорящим, или тобой пишущим. Смерть была пустяком все время. Мелочью. Она была крошечной точкой, затерявшейся на листах твоего блокнота. И все же, она вошла внутрь тебя с неудержимой силой и заставила тебя расшириться; она заставит тебя сделаться ровным и распространиться по небу и земле и за ними. И ты будешь подобен туману в мельчайших кристаллах, движущихся, удаляющихся.
Меня очень захватило описание моей смерти. Я ожидал услышать нечто такое отличное. Я не мог говорить ничего долгое время.
– Смерть входит через живот, – продолжал он. – Прямо через окно воли. Это место является наиболее важной и чувствительной частью человека. Это область воли и также область, через которую все мы умираем. Я знаю это, потому что мой олли приводил меня к этой стадии. Маг приспосабливает свою волю, позволяя своей смерти овладеть им, а когда он становится плоским и начинает расширяться, его непогрешимая воля берет верх и собирает туман в другого человека снова.
Дон Хуан сделал странный жест. Он раскрыл свои руки подобно двум веерам, поднял их на уровень своих локтей, повернул их, пока его большие пальцы не коснулись боков, а затем перенес их медленно вместе к центру тела над своим пупком. Он держал их там некоторое время. Его руки дрожали от напряжения. Затем он поднял их и кончиками средних пальцев коснулся лба, а затем опустил их в то же положение к центру своего тела.
Это был страшный жест. Дон Хуан выполнил его с такой силой и красотой, что я был очарован.
– Это маг собирает свою волю, – сказал он, – но когда старость делает его слабым, его воля слабеет и приходит неизбежный момент, когда он не может больше управлять своей волей. Тогда он не имеет ничего, чтобы противиться безмолвной силе его смерти, и его жизнь становится подобна жизни всех окружающих его людей, – расширяющимся туманом, движущимся за его пределы.
Дон Хуан пристально посмотрел на меня и остановился. Он дрожал.
– Ты можешь идти к кустам теперь, – сказал он, – уже послеполуденное время.
Мне нужно было идти, но я не отваживался. Я чувствовал себя, возможно, скорее нервно, чем испуганно. Однако у меня не было больше мрачного предчувствия об олли.
Дон Хуан сказал, что это не имело значения, как я чувствую себя, если я был «тверд». Он заверил меня, что я был в полной форме и мог безопасно идти в кусты, пока я не приближался к воде.
– Это другое дело, – сказал он. – Мне нужно искупать тебя еще раз, поэтому держись подальше от воды.
Позднее он пожелал, чтобы я отвез его в соседний город. Я упомянул, что поездка будет приятной переменой для меня, потому что я был все еще слаб; мысль, что маг действительно играл со своей смертью, была совершенно ужасной для меня.