Отечества крылатые сыны
Шрифт:
Оказавшись на территории, занятой врагом, советские летчики меньше всего думали о своем личном спасении - они спешили как можно скорее отыскать раненого штурмана и помочь ему. Как [159] выявилось, потерявший много крови штурман не мог передвигаться. А вокруг был враг. Порой совсем близко слышались немецкая речь, шум моторов неприятельских машин. Вихорев вынес на себе раненого штурмана, своего боевого друга, через линию фронта. Он достойно выполнил нерушимый закон фронтового братства.
Пример, достойный подражания!
Тяжелые утраты
Бои все еще гремели на Курской дуге, советские войска продолжали стремительное наступление на Орел и Белгород.
Утром 28 июля мы готовились к массированному удару по станции Мга под Ленинградом. Налет был несколько необычным. Вылетели с Липецкого аэродрома еще днем. В бензобаках - полный запас горючего, в бомболюках - по 1000 килограммов бомб, а в кабине радиста вместе с Колей Кутахом и стрелком Мишей Яселиным находился еще и техник-лейтенант Павел Чумак. Это его первый боевой вылет. Первое знакомство с целью, с огнем зенитной артиллерии (ЗА). Техники, летящие на задания, обязаны сразу же после посадки на новом аэродроме приступить к подготовке машин к очередному боевому вылету, чтобы ускорить боевые действия с оперативного аэродрома. Штабные работники и часть инженерно-технического персонала перелетят к новому месту на самолетах Ли-2.
В сумерках вышли на цель, отбомбились и взяли курс на аэродром Мигалово, чтобы с него продолжать [160] боевые действия по объектам врага в районе Ленинграда.
Пятого августа радио сообщило радостную весть. После упорных боев освобождены Орел и Белгород. В честь этой исключительно важной победы столица нашей Родины Москва торжественно салютовала воинам-освободителям. Это был первый салют за годы войны. Потом они еще много раз, отмечая наши победы, радовали советских людей.
В один из августовских дней к нам приехал знаменитый хор имени Пятницкого. Стояло тихое летнее утро. По небу плыли легкие облака. Березовая роща на берегу Волги превратилась в концертный зал. Рядом - стога сена, от которых доносился приятный аромат разных трав. Артисты хора, одетые в нарядные цветные костюмы, исполняли русские народные песни, песни о воинах-героях. Мы тепло благодарили работников искусства за высокое мастерство, за предоставленные нам удовольствие и радость. В такие минуты, кажется, забываешь о войне, о предстоящем сегодня боевом вылете…
Прорыв блокады Ленинграда в январе 1943 года обеспечил связь города со страной. Наладилась помощь продовольствием, топливом, электроэнергией. Но Ленинград продолжал стоять на линии огня. Гитлеровцы все еще варварски обстреливали город. В это время полки АДД пришли на помощь ленинградцам.
В ночь на 11 августа мы получили приказ нанести очередной бомбовый удар по укреплениям, технике и живой силе врага в районе железнодорожной станции Мга. Выруливаем на старт. Самолет на исчерченной резиновыми штрихами взлетно-посадочной полосе. В конце ее тонет в сумерках лес. Алин дает полный газ, машина начинает разбег, отрывается от земли и, набирая скорость, [161] поднимается вверх. Летим курсом на северо-запад. Вдоль маршрута тянется линия фронта. А над ней - другой фронт, метеорологический, протянувшийся на сотни километров. Мощные черные облака, вспышки молний. Грозовой вал движется на восток.
Вдали показалось Ладожское озеро. Светлеет северная часть неба. На фоне вечерней зари темными точками вырисовываются наши самолеты. Такое не часто увидишь: на севере светло, словно вот-вот настанет день, а на юге - темная-темная ночь.
Выходим на берег озера и поворачиваем на Мгу. Нам помогает наземный прожектор. Его лучи от берега направлены на Мгу, указывая правильный курс.
Над целью вспыхнули осветительные бомбы. И тут же по небу заметались лучи вражеских прожекторов, открыли огонь зенитки. Нажимаю на кнопку, и тысячекилограммовая бомба вместе с бомбами моих товарищей рушит вражеские укрепления, уничтожает захватчиков. Вот над объектом взметнулся огромный столб огня. Видимо, одна из бомб угодила в склад боеприпасов.
– Как думаешь, Леша, гостинец весом в одну тонну пробьет перекрытие немецкого блиндажа?
– спрашивает командир.
– Конечно, пробьет! Шутка ли: тысяча килограммов. Главное, чтобы попала куда надо.
– А куда ей деваться? Товарищи хорошо осветили цель. Да и наземные прожекторы наведения здорово помогают, - замечает Василий.
Глубоко зарылись в землю гитлеровцы под самым Ленинградом. Мощные железобетонные укрепления не смогли разрушить ни артиллерийские снаряды, ни бомбы малых калибров. И вот теперь [162] мы применяем тонные бомбы, впервые в этой войне.
Мощные облака преградили нам путь к аэродрому. Все чаще сверкает молния, усиливается дождь. Самолет бросает то вниз, то вверх. Пробуем снизиться под облака, но они все ниже прижимают нас к земле, мы попадаем в ливень. Вода, словно из ведра, течет по стеклам кабины, ничего не видно. Полет действительно слепой. Решаем обходить грозу. Отклоняясь все время влево, мы достигли района Рыбинска и уже оттуда возвращались домой, израсходовав почти все горючее.
Трудной оказалась эта ночь. Она запомнилась многим из нас на долгие годы. Из вылета не вернулись домой два наших экипажа. Что с ними? Где они?…
Почти год летали вместе летчик Илья Мусатов, штурман Артем Торопов, стрелок-радист Малик Чариев. Они стали настоящими мастерами бомбовых ударов. Мусатов - отличный летчик, отважный волевой командир. Торопов хорошо владел всеми средствами ориентировки, всегда точно поражал цель. Артем - из тех людей, которые при первой же встрече внушают доверие, становятся близкими. Чариев - классный радист, уже сбил несколько истребителей врага, неоднократно был ранен, признавался негодным к летному делу, но продолжал летать.
На подходе к Ладожскому озеру Чариев заметил истребитель Ме-110, который тут же открыл огонь. Трасса пуль прошла через кабину радиста, ранила Малика в плечо. При повторной атаке были ранены летчик и штурман, поврежден самолет. Превозмогая боль, Чариев первой же очередью послал к земле истребитель. Когда Торопов сбросил бомбу, самолет обстреляли зенитки. Яркая вспышка ослепила [163] экипаж. Самолет осветили прожекторы. Вскоре повторилась атака. Один из снарядов попал в крыло, осколки другого повредили фюзеляж. Машина загорелась. Скольжением до высоты 1000 метров летчику удалось сбить пламя. Но многие приборы, компас штурмана были разбиты, не стало связи. Мусатов, раненный в руку и плечо, из последних сил вел корабль. Торопов движениями рук показывал направление на запасной аэродром, давал сигналы бедствия красными ракетами. Наконец, появился аэродром Пороги, на нем еле виднелось «Т», обозначенное кострами. Штурман израсходовал все ракеты, а посадочный прожектор все не включали (он оказался неисправным), Мусатов приземлился в полной темноте. В конце пробега самолет встал на нос. Захлестали из поврежденных баков горючее и масло. К счастью, машина не загорелась. Работники БАО помогли экипажу выбраться из самолета. Первую помощь раненым оказали в лазарете.
Днем прилетел замполит полка майор А. Я. Яремчук и отвез экипаж в Калинин. В госпитале авиаторам сделали операции, стали лечить, но больные оказались «неблагодарными» - через неделю мы улетали в Липецк, и, чтобы не отстать от товарищей, экипаж сбежал из госпиталя…
Большой выдержкой, мужеством, мастерством и скромностью отличался лейтенант Душкин. В полете, в любой ситуации, он всегда оставался спокойным. Вместе со штурманом Михаилом Сухаревым и радистом Петром Колесниченко он успешно выполнял боевые задания. В этом полете, кроме основных членов экипажа, в самолете находился и техник А. В. Розживин. Он испытывал специальное оборудование. Уже трижды приходилось Душкину оставлять подбитый зенитным огнем или разрушенный [164] стихией самолет, пробиваться через фронт на свою землю. Возвращаясь в полк, Иван отказывался от отдыха, снова рвался в бой. Ни в какую судьбу он не верил. «Судьба - это пустое слово, - любил говорить он.
– Человек свою судьбу делает сам». И вот четвертый случай.