Откровения, которых не хотелось
Шрифт:
Привет, говорю, у тебя отличная компания.
Ты захлебываешься, и я слышу рокот и клекот.
Мы действительно рады друг друга видеть?
Как твоя работа, спрашиваю я.
И ты рассказываешь, в очередной раз забывая, что мне никогда не бывает интересно слушать про работу. Это для взрослых людей, которые любят деньги, цифры и точные факты, и графики, и никогда не играют в «король любит-не любит» или в «если бы я был этим человеком».
Я никак не могу запомнить, перебиваю я тебя, кто кому должен уступать дорогу. И регулировщики. Регулировщики просто сбивают меня с толку, а еще у меня в сумке два колечка – одно черное, другое – с глобусом, и маленький динозавр.
Ты смотришь на меня как на глупого непослушного ребенка.
Сгребаешь в охапку прямо посреди проезжей части и снова дышишь запахом моих волос.
Мои ноги болтаются в воздухе. Я почти невесомая. Я – облако пара.
Автомобилям загорается зеленый свет, разрешающий движение. Разъяренные водители, которым мы не даем воспользоваться их правом проезда, яростно жмут на клаксоны.
Все должны уступить нам дорогу, говоришь ты в мою макушку, потому что ты ко мне прилетела.
Тебе приходится все же поставить меня на асфальт, и мне почти жаль, что это объятие конечно. Что что бы то ни было – конечно. У всего есть свой срок, свое время и свой предел.
Через четыре дня я улечу в Марокко, а ты останешься здесь – в холоде, и будешь напрасно ждать тепла. И напишешь мне в письме, что вместе со мной в город ненадолго заглянуло лето. Но это вранье. Тебе было холодно рядом со мной. Но этого ты никогда не напишешь.
5
У меня в комнате поселились две бабочки с черно-сине-зелеными крыльями. Усатые. Когда я смотрю, как они танцуют, мне хочется сбежать вниз по ущербным ступенькам старой крутой лестницы вниз, повернуть за угол, купить фруктовое вино и шипучку, и танцевать тоже.
Но все же я пишу. Иногда – письмо тебе, чаще – большую сонную книгу, которая никак не хочет мне подчиниться.
Мои книги похожи на медведей или диких кабанов. Они никогда не слушаются.
Когда я устаю их укрощать, я все-таки спускаюсь в винную лавку и беру шампанское с ароматом крем-брюле и еще плитку горького шоколада.
А потом иду к фонтану, и повторяю грузинские слова. Мадлобт, каргад. Мадлобт, каргад. Спасибо, все хорошо.
И мне удается поверить, что все хорошо. Пузыри искрятся в носу, а горький шоколад вовсе не такой горький, мне нравится откусывать его прямо от плитки, не ломая на куски, и держать на языке, пока он не расплавится и не потечет внутрь.
Залив такой же соленый, как твои поцелуи, мне видно его, когда я сижу на краешке фонтана. Мне нравится есть сладкую шоколадку и пить сладкое шампанское, глядя на соленую воду, похожую на тебя.
Если бы ты был сейчас здесь, рядом…
Но тебя нет и не может быть.
Я плачу всякий раз, слушая разговор Ёжика с Медвежонком.
Ну какой же ты глупый! Что ты пристал ко мне? Если тебя нет, то и меня нет.
Но в жизни иначе. Тебя нет, а я почему-то есть. И что мне с собой делать – я не знаю.
Мне показалось сегодня, что я зашла в ванную, а на полу – кровь, твоя кровь, которая там уже была однажды. И ты плачешь, и я не могу тебя утешить, я не могу даже приблизиться к тебе. Потому что я есть, а тебя – нет.
Медитации, которые я ежедневно практикую, не дарят мне ощущения спокойствия и умиротворения, потому что я всякий раз вижу твое смеющееся лицо.
Твой смех – всегда издевка. Хотя смех должен нести облегчение, обещание радости, счастливых дней.
Так музыка должна подхватывать и уносить вслед за собой, освещая дорогу, как волны должны качать и убаюкивать, наполнять уверенностью и безмятежностью.
Но я мятежная, и я смотрю на твой смех, и он колет меня острыми иглами.
Отчего океан так тих?
И почему люди вечно ищут, мечутся, сомневаются?
Я не сомневаюсь только в том, что мои чувства к тебе – это мое наказание. Они слишком тяжелая ноша, чтобы нести их одной. Но разделить их невозможно.
Мимо меня проходит молодой человек с пиратским прищуром, и мне хочется сделаться принцессой какой-нибудь далекой заморской страны, чтобы этот пират приплыл в мое королевство, и мы бы любили друг друга под кокосовой пальмой у лазурной воды, на белом песке.
А потом кормили бы друг друга фруктами, глаза в глаза, никаких слов, никакой одежды. Только липкие от сока фруктов пальцы, и наша прекрасная, дикая, животная любовь.
И еще кормили бы обезьян и лемуров.
Ты говорил, что никогда не бывал в зоопарках, и я этим довольна. Зоопарки – неволя.
Твоя голова – неволя для тебя.
И для меня, если уж на то пошло.
Я ненавижу жить в твоей голове. Ненавижу тебя за то, что ты живешь в моей.
6
Мы снова встретимся через три месяца.
Ты приедешь на поезде темным черемуховым вечером, и будешь темным черемуховым силуэтом, в дурацких ботинках и с небольшой коробкой под мышкой.
Ты купил мне в подарок духи и платье.
Я вспомнила о пирате и рассмеялась.
Мой смех ранил тебя, как меня ранил твой. Смех – самое больное в человеке, с которым никогда не сможешь быть вместе.
Тебе вечно хочется сделать из меня девчонку, говорю я.
Ты разводишь руками, усаживаешься на поребрик и вытаскиваешь из рюкзака сигару и бутылку виски.
Это должен быть ром, чуть не плачу от обиды я, почему это не ром?
Вечно ты со своими вопросами, говоришь ты.
Да, думаю, вечно я со своими вопросами. И задаю еще один: если бы мы никогда больше не увиделись, что бы ты хотел запомнить обо мне?
Твой запах, отвечаешь ты, не задумываясь.
Я чувствую, что это правда.
А я бы ничего не хотела запоминать. Я бы ни за что на свете не хотела бы, чтобы мы никогда больше не увиделись.
Я держу твою руку. Моим пальцам почему-то тесно.