Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках
Шрифт:
— Никак нет! — обрадованно рявкнул голос. — Сейчас вылазю. Доски зашатались, но дверца не открылась: заедала неотчищенная от снега нижняя кромка. Голос рявкнул еще радостней:
— Подсобите, братцы. Не пущает… Отсюда упору нет — никак не приспособишься.
Под дружным напором дверь отошла верхним краем, треснула изнутри и снаружи. Через пролом на четвереньках вылез высокий усатый мужчина в коротком тулупчике, бабьем, и в валенках. Голова была закручена женским ковровым платком. Человек выпрямился, перекрестился и стал во фронт.
— Кто такой? — хмуро спросил Мертваго.
— Жандармского железнодорожного управления унтер-офицер Якубиков! отрапортовал усатый. Взнес было руку к головному убору, но ткнул в платок и отдернул пальцы.
Солдаты кругом зафыркали. Мертваго вытянул пальцы, поймал бахрому платка и потряс:
— Хорош! — Он скривил рот и шумно потянул слюну. Жандарм переступил ногами и вздохнул:
— Вольной одежи не имею… И так еле успел схорониться.
— Схорониться… — строго сказал Мертваго. — Верноподданные умирают на посту, а не рядятся бабами… при первой опасности. Тебя, собственно, следовало бы расстрелять на месте.
Жандарм посмотрел сверху вниз, со всей высоты огромного своего роста, на бабье лицо поручика.
— Никак нет, — уже спокойно ответил он тем тоном снисходительной дисциплины, которым жандармские унтеры всегда говорили с офицерами, давая понять особое и независимое свое положение. — Действовал по инструкции: в случае беспорядков — немедленно скрыться.
Солдаты загоготали опять, и ближайший к Мертваго сказал с неожиданной фамильярностью:
— Вот бы и в армии такой устав: как война объявится, по команде валяй все кто куда — в кусты.
Мертваго одобрил остроту и засмеялся. Но жандарм сердито оборвал солдата:
— Бреши… Сразу видно: дурак! Во мне все сведения: кто, где и как… из опасных. Прикончат — разберись тогда, кто виноват и по какой статье именно. Самого злодея из-под носа упустишь.
Мертваго оглянулся на школу. Совсем рассвело. На стеклах лежали красные тусклые блики. На крыльцо вышла женщина. Поручик впился глазами беспокойно. Нет, старуха, кажется. А впрочем… После вчерашнего он ни во что уже вообще не верил.
Он приказал жандарму явиться в распоряжение командира отряда и заторопил взвод. Школу оцепили сноровисто и быстро — прием входил в привычку. Поручик оттолкнул локтем старуху, открывшую на стук, и бегом побежал через классные мимо изрезанных ножами, старых, давно не крашенных парт, мимо карты Российской Империи, мимо черных, мелом измазанных досок. Коридор. Жилая половина. Три двери. Уверенно распахнул среднюю дверь и увидел: кровать, черные волосы на подушке. Мертваго вскрикнул, коротко и радостно, подбежал и потянул одеяло. Спавшая открыла глаза, приподнялась, ловя руками отдернутую к ногам простыню. Карие глаза, широко раскрытые, были напуганы насмерть. Поручик увидел: полные круглые плечи, высокую грудь — и разжал пальцы. Она быстро подхватила одеяло и закрылась до подбородка. Мертваго пришел в себя. В комнату, топоча мерзлыми сапогами, ввалились солдаты.
— Кто? — спросил, переводя дух, поручик.
— Помощница учительницы.
Глаза смотрели по-прежнему смертно напуганно.
— Фамилия?
— Званцева Мария.
Мертваго ударил кулаком по столу. С краю на пол посыпались тетрадки.
— Издевательство… Во всей империи, что ли, учительницы зовутся Марьями Званцевыми? Я спрашиваю настоящее имя.
— Паспорт — в столе, — сказала, плотнее кутаясь, девушка. — Вы напрасно кричите на меня. Я думала, офицеры вежливее.
— Обыскать помещение! — приказал Мертваго и выдвинул ящик стола.
Паспорт действительно лежал на видном месте. Званцева, Мария Владимировна, год рождения 1887-й. Из дворян.
Из дворян? Мертваго смягчился. Вспомнил плечи — и смягчился еще. Про эту не скажешь: консервная банка.
Солдаты шарили по комнате. Один ткнул штыком под кровать.
— Осторожней, кота не убейте, — спокойно уже сказала девушка.
И поручик прикрикнул озабоченно:
— Легче там, в самом деле, Матвеев…
Матвеев осклабился:
— Кот нам ни к чему, вашбродь. Вот ежели б бонба. Бонбы нет у вас, барышня?
Он спросил шепотом, и голос был такой просительный и жадный, что девушка улыбнулась. Она ответила тоже шепотом:
— А на что вам?
— Помилте, — торопливо подхватил солдат. — За которую бонбу, ежели найдешь, десять рублей награды дают. Капитал!
— У меня — нет, — по-прежнему улыбаясь, прошептала девушка. — А вообще — поищите…
Солдат приподнялся, метнул глазами на стену:
— Там, что ли?
И, не дожидаясь ответа, торопливо вышел. Следом за ним, толкаясь, заспешили солдаты.
Мертваго кончил пересмотр бумаг. Ничего. Обыкновенное учительское. Он подошел к кровати и спросил, опустив почти любезной улыбкой губу:
— Вы… помощница учительницы Рейн?
— Да, — подтвердила девушка, и ресницы ее дрогнули.
Но поручик думал о своем. Он не заметил дрогнувших ресниц.
— Она… высокая, бледная?.. Худая?.. Узкая?.. Чуть не сказал: в бедрах. Но вовремя спохватился.
— Да, — опять односложно ответила девушка.
— Она — революционерка?
— Да.
— Она живет… вместе с вами?
— Да. — Девушка выпростала руку из-под одеяла — опять блеснуло перед глазами поручика белое круглое плечо — и показала на стенку. — В соседней комнате. Там.
За стенкой затопотали, и чей-то голос, испуганный и радостный, гаркнул:
— Вон она где!
— Держи! — крикнул поручик и ринулся к двери. Вторая комната была светлее и шире. Солдаты сбились в кучу у шкафа. Они расступились испуганно, когда подбежал поручик. Унтер-офицер проговорил, извиняясь: