Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
Или:
— Ну и мастерица же ты, Пелагеюшка, пироги печь! Ишь какие пышные да румяные!
На что мать, усталая от хлопот и довольная похвалой, непременно скажет:
— И полно, сваха, какая мастерица… Пригорели ноне, окаянные, не усмотрела.
Пора бы начинать пиршество, да запаздывает дядя Родя, старинный приятель отца. Вместе они когда-то учились в школе, вместе гуляли «в молодцах» и издавна гостились, хотя и не были родственниками.
— Родион мне как брат родной, даром что чужой, — значительно говорит отец, когда заходит разговор про запаздывающего гостя. И, ущипнув себя за ус, добавляет: — Ведь он, Родька-то, и жениться на моей Палаше хотел, только я отбил у него.
— Уж и отбил, подумаешь! — вспыхивает и почему-то сердится мать. Будет тебе молоть!
— Ой ли? — посмеивается отец, дразня мать. — А таки не пошла за него замуж?
— Не захотела и не пошла!
— Вот то-то и оно, — самодовольно заключает отец. — Не пошла, потому что я посватался… Стало, отбил тебя у Родиона.
Но вот и дядя Родя пришел со своей маленькой, веснушчатой, молчаливой женой и Яшкой.
Не успел дядя Родя поздороваться с гостями, как пристал к Шурке:
— А ну, покажь, покажь свое оружье!.. Яков мне все уши прожужжал. Много зайцев настрелял?
Он берет пугач в свою огромную руку, страшно хмурится и, скосив веселые серые глаза, близко наклонившись, целится в Шурку.
— Жизнь али смерть?
Мягкая русая борода дяди Роди щекочет Шурке шею, он валится на скамью, брыкая ногами. Дядя Родя урчит и возится с ним, как маленький.
— Смерть либо кошелек? Говори!
— Ко — ше — лек!.. — пищит и хохочет Шурка. — Дядя Родя, он пробками стреляет, с огнем!
— Пробками? А вот и мы сейчас стрельнем пробками, — подмигивает он, взглянув на графинчики. — Распатроним питерщика, скажем, на красненькую.
— Милости просим, милости просим, — радушно приглашает отец гостей за стол и отводит дяде Роде самое почетное место — в красном углу, под образами.
— Я с краешку, поближе к пирогам, — отшучивается дядя Родя и, не крестясь, согнув лошадиную спину, садится к окну, занимая пол — лавки.
— По маленькой… для аппетита, — командует отец.
Он священнодействует, разливая водку по рюмкам. Ни единой капельки вина не попадает на клеенку. Полные до краев рюмки медленно шествуют по столу к каждому гостю.
— Ну, с праздником… с приятной встречей… С приездом тебя, братец Миколай, сестричка Пелагея, со свиданьицем… Дай господь бог здоровья и благополучия! — оживленно говорят родственники и тянутся через стол к отцу и матери чокаться.
Звон стоит, словно на колокольне.
Дядя Родя двумя пальцами, как пушинку, поднимает свою рюмку.
— На шампанское не наколотил еще? — спрашивает он отца, усмехаясь.
— Душа пожелает — и шампанского купим.
— Но?
— Да уж так.
— Али кого ограбил там… в Питере? — щурит дядя Родя озорные глаза.
— Зачем? Мы своим рукомеслом печным денежку зарабатываем.
— Стало быть, и в Питере глина кормит?
Отец не прочь повторить свой рассказ про питерскую жизнь. Но дядя Родя не хочет слушать.
— И в Питере живал, и в Москве бывал. Знаю.
— Везде хорошо, где нас нет! — вздыхают дяди, соглашаясь.
Неустанно ходит мать вокруг столов, кланяясь и ласково приговаривая:
— Кушайте, кушайте, гости дорогие! Сестрица Аннушка, ты ничего не кушаешь… Родион Семеныч, маменька, колбаски отведайте.
— И не угощай, сытехоньки.
— Сама-то присаживайся.
Медленно, торжественно принимаются все за еду. Каждый кусок съедается лишь после неоднократных приглашений. Водку гости пьют, словно гвозди глотают, — с трудом и отвращением, морщась и оставляя в рюмках изрядные остатки.
Торопиться некуда, вина и кушаний вволю, можно и прохладиться, поцеремониться, как того требует обычай. Потому и вилок в руках не держат, а, подцепив ломтик яичницы или кружок колбасы, каждый раз гости кладут вилки на стол, возле себя, и прожевывают не торопясь, подольше смакуя вкусные кусочки.
Беседа журчит негромко, лениво, как Гремец в полуденный зной, и больше касается той же еды и питья. Хвалят пироги, леща, драчену, селедку. Все хорошо, спасибо хозяевам — угощают на славу.
И мать, весело переглядываясь с отцом, пуще прежнего потчует гостей.
Очень приятно сидеть за столом с большими, да еще рядом с дядей Родей, прислонясь к его теплому сильному локтю. Как дуб, возвышается дядя Родя над гостями, в своей неизменной синей рубахе с перламутровыми пуговками. У него добрые крупные губы; они вылезают из русой окладистой бороды, точно две ладошки, и он шлепает губами, как смирный Лютик. Загорелое, обветренное лицо дяди Роди в продольных глубоких морщинах. Они круто огибают углы опущенных насмешливых губ и прячутся в бороде. Возле глаз морщинки снова выглядывают на свет божий, рассыпаясь в веселую сеточку. Над бровями у дяди Роди бугры, а лоб просторный — в щелчки хорошо играть, не промахнешься. А какие плечищи! В дверь с трудом проходят.
Нравится Шурке, что, в отличие от других гостей, дядя Родя не ломается, не церемонится, ест и пьет столько, сколько ему хочется, а поев и выпив, говорит: «Ша!» — и уж больше ни к чему не притрагивается. Его ничем не удивишь. Он все знает, везде бывал — вот какой человек дядя Родя. И все, что известно Шурке о нем, делает дядю Родю необыкновенным человеком. Он видит вздыбленного серого жеребца и дядю Родю, повисшего на узде.
— Камень в десять пудов поднимешь? — спрашивает Шурка.
— Подниму.
— А в двадцать пудов?
— Пожалуй, и в двадцать подниму.
— А… медведя руками задавишь?
— Не доводилось, — усмехается дядя Родя. — Приведи сюда — попробую.
Покоренный, как всегда, могуществом дяди Роди, Шурка тихонько посвящает его в великую тайну: за ригой, в яме, есть трухлявый осиновый пень, который светится по ночам. По всему видать, там зарыт клад — иначе зачем бы пню светиться!.. Но как овладеть кладом? Ночью, когда клад выходит из земли, идти к риге страшно. Беспременно клад сторожат ведьмы и черти. Еще утопят в омуте, как бабку Тюкишну. А днем, при солнышке, клад не достанешь, он червяком затачивается вглубь… Вот если бы имел Шурка Счастливую палочку или, на худой конец, три собачьи волшебные косточки, что в огне не горят и в воде не тонут, давно бы он клад прибрал к рукам. Нет у Шурки Счастливой палочки и трех собачьих косточек. Что тут делать?