Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
— Ишь какие хитряги! — рассмеялся Шурка. — Прячетесь от меня? А я все равно вас вижу… И тебя, груздь, вижу, хоть ты и зарылся в мусор. И лисичку вижу — эвон навострила рыженькие ушки… Всех, всех вижу, только собирать мне вас не во что. Ладно, живите на здоровье до другого раза! милостиво позволил он.
У дряхлого боровика прилипла к корню улитка. Шурка взял ее на ладонь и запел:
Улита, улита, выпусти рога,
Дам кусок пирога!
Улитка, как известно, очень любит пирог. Она сейчас же охотно высунула черные, двояшками, рожки. Но пирога не получила и, поняв,
— На гостинчика, березка! — сказал Шурка, бросая улитку.
Он разговаривал с грибами, улитками и березами, пока не напал на стадо «коровок». Они паслись на мхе и брусничнике. Шурка поставил Лубянку на землю возле первой березы, чтобы легче и удобнее было трудиться.
Он полз от гриба к грибу, и где видел один белый — там находил два, где замечал пару — там их оказывалось четыре, пять. Грибы словно росли на его глазах, как только он подползал к ним. Он клал их в картуз, в подол рубахи, набрал полные руки. Грибы сыпались у него, он не мог пошевелить пальцами. И только тогда он вспомнил о Лубянке и медленно пошел обратно.
Корзинка точно сквозь землю провалилась. Шурка сунулся туда — сюда, везде росли березы, а Лубянки не было.
Спотыкаясь, роняя грибы и подбирая их, он побежал. Сворачивал в разные стороны, возвращался назад, кидался вперед и везде натыкался на березы. И болотина куда-то запропастилась, и сумрачные заросли осинника и можжух пропали. Одни высоченные березы окружали Шурку. И он опять почувствовал себя маленьким, и одиночество теперь ему не понравилось.
Ему было страшно сознаться, что он потерял лубянку и, хуже того, заблудился. Он бы крикнул, позвал отца, да вспомнил про леших, которые жили в Заполе, про волков и медведей, и голос у него перехватило.
«Крикнешь, а они услышат — прибегут и сцапают, — напугал он себя. Надо потихоньку самому выбираться». Он подумал, что отец будет его искать и аукаться, и тогда он побежит на его голос. А пока лучше, пожалуй, не двигаться и ждать.
Шурка попробовал это сделать. Но тишина леса сразу наполнилась шорохами, тресками. Вдали что-то заворчало и зарычало. Эхо подхватило, разнесло гул по лесу.
Шурка сорвался с места. Нет, нет, лучше идти куда глаза глядят — по крайности, когда идешь, ничего не слышно. Под ноги ему, как в насмешку, попадались белые грибы, но теперь они его не интересовали. Он растерял и те, что были в руках, картузе и подоле.
Чтобы придать себе немножко храбрости, Шурка стал твердить про себя, что он и не заблудился вовсе, а ищет Лубянку и сейчас найдет — вон за той корявой березой, кажется, поставил, и леших и волков в Заполе нет, и медведи не водятся. Это все мамки, дурищи, малых ребятишек пугают, а он, Шурка, большой и ничего не боится. Он и без Счастливой палочки и волшебного колечка выпутается из беды.
Как только он так притворился, он поверил во все это, и ему стало легче.
«По солнышку надо дорогу искать, — уже деловито размышлял он. Мужики и бабы, когда заблудятся в Заполе, всегда по солнышку домой выходят. Где солнышко — там и дом… Но где же солнышко?!»
Серая, плотная мгла висела над шумящими макушками берез. Мутно рябило в глазах, словно березняк стал чаще. Потемнели, сливаясь с мохом, барашки брусники на кочках, попрятались грибы в белоусе и листьях. Все кругом перестало быть светлым, померкло, насупилось. Опять прокатился по лесу гул, словно лешие аукались.
«Ну что ж, нет солнышка — и не надо… Машина на станции загудит, я и пойду в ту сторону», — рассуждал Шурка, тревожно прислушиваясь, стараясь не думать про леших и волков и в то же время думая только о них.
Ему почудилось, что он слышит голос отца, он хотел откликнуться и побежать на голос, как вспомнил, что лешие любят оборачиваться в отцов и матерей, в знакомых мужиков и баб, чтобы увести заблудившегося человека подальше.
«Кричи, кричи, меня не обманешь, не на таковского нарвался! — сказал Шурка про себя. — И ревом не запугаешь… Это гроза собирается, я знаю… Подумаешь, невидаль какая! Гром загремит близко — я уши ладошками заткну, а глаза зажмурю, коли молния больно шибко сверканет. Дождик начнется — под дерево встану… нет, лучше под куст спрячусь, под дерево нельзя: сказывают — молния убить может… Перестанет дождик, я и пойду и пойду… И приду на станцию, а со станции — по шоссейке домой».
Так он рассуждал и утешал себя, не смея оглянуться, потому что вокруг него начало твориться что-то страшное.
Внезапно наступила темнота, словно кто-то накрыл лес шапкой. Над головой зашумело, завыло, посыпались сучья. Шурка впотьмах наткнулся на березу: ствол ее дрожал и качался, вот — вот упадет. Он с ужасом отпрянул назад. Вспыхнул синий слепящий свет, и Шурка на какое-то мгновение отчетливо, ярче, чем при солнце, увидел перед собой мерцание рябых шатающихся берез и куст гонобобеля с диковинными белыми ягодами. Потом свет погас, небо треснуло, раскололось. Шурка оглох, присел, закричал и не услышал своего голоса. Он прижимался к земле, вобрав голову в плечи, ожидая нового удара, а в глазах его все белел гонобобель, он видел каждую ягоду.
Хлынул потоками дождь, застучал по земле, по Шуркиному загорбку и картузу. Опять полыхнул слепящий, теперь зеленоватый, свет, и Шурка снова увидел перед собой куст гонобобеля с необыкновенными ягодами, но уже не белыми, а красными. У куста стоял лиловый отец и держал в руках Лубянку. И хотя отец очень походил на лешего, Шурка не удержался и крикнул:
— Тятя!
Отец молча схватил его за руку, потащил куда-то. Ливень хлестал, как прутьями. Потом что-то укололо Шурку в щеку и шею, приятно запахло смолой, — он догадался, что находится под елкой.
Отец, нагнувшись, стоял над ним и заслонял его от ливня.
— Испугался? — ласково спросил отец.
— Немножко…
— Не приведи бог, как ударило… И откуда нанесло? Что ж ты не отвечал? Я кричал, кричал тебе…
— Не слышно было, — прошептал Шурка, стыдясь своего страха.
— Лубянку-то я твою нашел. Потерял, что ли?
— Н — не — ет… я ее под березой оставил, «коровки» собирал.
— Ну, слава богу! — вздохнул отец, распахивая полы пиджака над Шуркой, как крышу. — А побаивался я, что не разыщу тебя… Ну, слава богу! — повторил он.