Открытие мира

Смирнов Василий Александрович

Ребята тронулись дальше.

Катька весело считала выигранные конфеты и от счастья никак не могла верно сосчитать. Пришлось помогать. Общими стараниями сладкое богатство было сочтено - оказалось девять конфет в бумажках и одна развернутая. Ее немедленно поделили на три равные части.

– Постный сахар, - сказал Яшка, мрачно шмыгая носом.
– И совсем не сладкий.

– Одна картофельная мука... и соленая какая-то, - еще точнее определил Шурка.

– Да-а! Поди-ка, соленая. Послаще сахарной куколки, - возразила богатая хозяйка.
– Завидно, вот вам и кажется не сладко.

– И ничего не завидно!
– обиделся Шурка.
–

Везло тебе, как утопленнице, вот и все.

– Будешь седня* купаться - и утонешь, - зловеще сказал Яшка.

Катька испугалась.

– Я не хочу тонуть! Я лучше обратно дедке конфетины отдам...

Шурка хотя и сердился на Катьку и забыл, что она ему приходится невестой, но не желал, чтобы она утонула. А Яшка не хотел, чтобы она возвращала старому бессовестному хрычу гостинцы. Но Катька была счастливая, уж это правда, как ни вертись, а счастливые, все говорят, утопленники. Вот беда! Как бы устроить так, чтобы Катька осталась счастливой и не утопленницей?

Шуркина голова заработала.

– Может, тебе и не везло вовсе как утопленнице. Может, ты... просто здорово подглядывала, а?
– с надеждой спросил он.

– Ага!
– обрадовалась Катька.
– Я здорово подглядывала.

– Ну, значит, можешь купаться, сколько тебе влезет, - милостиво разрешил Яшка.
– Не утонешь до самой смерти.

Катька была спасена. Но теперь Шурку донимал и мучил проигранный пятачок.

– Как ты подглядывала?
– спросил он завистливо.

– Ну как? Глазами... Один зажмурю, другим высматриваю. Дедко - он чудак: кидает-кидает конфетины и все перевертывает. Быстро-быстро перевертывает... а я примечаю. Головкой на меня картинку кидает, а она раз!
– и ножками ложится.

– Ври!
– в один голос воскликнули Яшка и Шурка, пораженные простым Катькиным открытием.

Катька перекрестилась. Сомнений не было.

– Помирать пора, а он мошенничает, плутня старая!.. Подавись нашими пятаками!
– ругался Яшка, с ожесточением царапая лохмы.
– А мы-то, простофили, не догадались!

– Катька тоже раз ошиблась.

– Наро-очно, - лукаво протянула невеста.
– Таскать конфетины надоело. Девать некуда, они тяжеленные.

– Вот дура-дурища!
– возмутился Петух.
– Поглядите на это пугало: вырядилась в бантики, а ума ни крошки нету. Побью я тебя когда-нибудь, Растрепа, честное слово, побью!
– пообещал он, распаляясь.
– Что ж ты нам не сказала? Ну, устала - ладно. Мы бы за тебя стали таскать конфетины. Ты бы нам показывала, а мы таскали... Давай вернемся?

Но возвращаться было поздно. Они стояли перед вертушкой.

Яшка не прихвастнул. На круглом, сколоченном из свежих досок и врытом в землю столе, утыканном часто-часто гвоздиками, точно за железной оградой, возвышалась гора неописуемой красоты. Наверное, из всех ларьков и палаток стащили сюда самое дорогое, навалили такую прорву товаров - прямо удивительно, как выдерживал стол! Гармоника с тремя рядами светлых пуговок, раздвинув огневые мехи, почти что сама играла. Зеркальные, из дутого стекла, сахарницы, расписанные цветами, просились в избу, на самое видное место, - так они были хороши. Перочинные ножи с костяными черенками, каждый с двумя блестящими, раскрытыми лезвиями и штопором, впивались в дерево стола почище бритв. Куски душистого мыла, гребешки, ленты, причудливые граненые бутылочки, наполненные чем-то очень вкусным, заткнутые стеклянными пробками, вилки, карандаши, банки с помадой и ваксой и множество других превосходных

вещей громоздилось на столе. С вершины этой горы, которая каждую секунду грозила рассыпаться и не рассыпалась, важно взирал на церковь, на гуляющий народ медный, начищенный до блеска самовар, в медалях, что генерал. А поодаль стола-вертушки, у корявой березы, рылась в охапке сочной гороховины пятнистая, с веревкой на шее корова. Ваня Дух торопливо щупал у коровы отвислое вымя и считал завитки на крутых рогах.

– Слушай... а ну, как и тут жулят?
– с опаской промолвил Шурка своему другу.

Яшке не пришлось отвечать. Чья-то рука толкнула палку, приделанную под столом, петушиное радужное перо забегало по гвоздикам, и гора, звеня и оседая, лишилась одной зеркальной сахарницы.

– Стельная?
– вполголоса спрашивал Ваня Дух одноглазого унылого хозяина вертушки и коровы.
– По скольку кринок доит?

– Без малого по ведру. На рождество отелится.

Ваня Дух поспешно сдвинул картуз на нос. Из-под козырька пронзительно буравили вертушку и ее хозяина недоверчивые глаза.

– А есть она в твоих выигрышах... корова-то?

Одноглазый развернул перед ним узкую, грязную, исписанную полоску бумаги.

– Грамотный, так читай. Нумером первым значится.

– Что ж тебе приспичило? Корову-то?.. Барыш какой?

Одноглазый не ответил, лишь руками уныло развел.

– Господи благослови... не корову, так самовар...
– сказал не то в шутку, не то всерьез Ваня Дух и с гривенником, припасенным между пальцами, осторожно, как-то боком, приблизился к вертушке. Но раньше его Яшкина проворная рука сунула кривому хозяину два пятака, и перышко шибко побежало вокруг столика, цепляясь за гвоздики.

– Гребешок. В аккурат по твоим волосам, - сказал одноглазый, вручая Яшке деревянную скребницу, более подходящую для лошади, чем для человека.

Ваня Дух спрятал гривенник и отступил назад от самовара в медалях.

Заныло в предчувствии недоброго Шуркино сердце. Но два блестящих острых лезвия и костяная беленькая ручка облюбованного ножика притягивали и не отпускали. Сам того не желая, Шурка облегчил карман на пару медяков. И тотчас же почувствовал в себе невидимого человека, который громко шепнул в ухо: "Дур-рак!" Шурка обозлился и изо всех сил толкнул от себя палку с перышком.

Кривой хозяин заглянул унылым глазом в бумажку, откашлялся, покачал головой и ничего не сказал.

– Дядька, а ножичек?
– пропищал Шурка не своим, а каким-то Катькиным голоском.

– Какой ножичек?

– Вон тот... с беленькой ручечкой.

– Его надо, мальчик, выиграть. У тебя пустой нумер выпал. Верти еще, и, бог даст, ножичек будет твой.

Шурка послушался и стал обладателем круглого зеркальца в жестяной оправе. "Дурак, дурак! Что ты делаешь?
– бубнил в уши знакомый справедливый человек.
– Ты проиграешь все свои пятаки, а ножичка и не понюхаешь... Дурак!"

Но Шурка притворился, что ничего не слышит, подождал, пока Яшка освобождался от пятаков, то сильно толкая палку с перышком, то чуть-чуть ее трогая, и все с одинаковым результатом. Гармоника определенно насмехалась над Яшкой. А ножичек, право слово, улыбался Шурке ласково...

Вскоре Шурка сунул в карман торопливую руку и долго, недоумевая, ощупывал один-единственный пятак. Куда же остальные подевались? Неужто он успел проиграть полтинник, зазвонистый, серебряный, богатство и счастье свое? Земля ходуном заходила под его ногами.