Открытый научный семинар: Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011
Шрифт:
произвести то, что он назвал деструкцией всей предшествующей онтологии. Он ввел всю
предшествующую онтологию в необходимый органон нашего философского мышления о
человеке. Без всей европейской философии никакого грамотного вопроса о человеке здесь и
сейчас поставить нельзя. Сказать, что до сих пор люди путались в потемках, а теперь мы
вышли к свету, это значит не уметь поставить вопрос о человеке. А суметь поставить, это
значит подвергнуть всю предшествующую онтологию определенной деструкции.
Деструкция не значит разрушение. Это значит развинчивание и обнаружение
подпочвы. В частности, и тут я соглашаюсь с критикой Сергея Хоружего и многих других,
человеческое присутствие оставалось как правило под почвой метафизической картины
мира. Метафизическая картина мира скрывала человека. Хотя в подпочве всякой метафизики
лежит этот основной вопрос, который называется «человек». Только философия, взятая в
своей полноте, может составить органон глубокого понимания человека. Ответ на этот
вопрос очень прост: философия антропологична, потому что человек философичен. «Что
7
значит быть, а не каково это бытие». Это фраза из Хайдеггера. Вы можете заранее
предположить, что все, что я говорю о греческой и новоевропейской философии, заранее
поставлено в контекст хайдеггеровской деструкции первой метафизики и философии. «Мы
философствуем не временами, но постоянно и необходимо, поскольку мы существуем как
человеки. Присутствовать в качестве человека, значит философствовать. Животное не может
философствовать. Бог не нуждается в философствовании. Философствующий Бог не был бы
Богом вообще, потому что существо философии в том, что она есть конечная возможность
конечного человека. Это бодрствование конечного существа, бодрствование, внимание
которого обращено на смысл самого бытия со всем, что может быть в этом бытии», — это
слова Хайдеггера.
Человек философичен по меньшей мере в двух смыслах. Один я уже назвал — это то,
что человек задает вопрос о том, что он такое и отвечает себе, что он существо, задающее
вопросы. И всякий ответ предполагает, что вопрос никуда не делся. Вопрос первичнее
ответа. Восстановление этого вопроса и есть дело философии. И второе, немного более
трудно объяснимое. Поскольку душа человека есть некоторым образом все, как говорит
Аристотель, человек внутренне отнесен ко всему. Это и называется для философии
разомкнутостью человека. Это термин Хайдеггера. В философии эта разомкнутость
называется мышлением. Человек здесь — это отступание и отстранение о того, во что ты
вписан со всеми своими потрохами. Возможность отступить от этого в вопросе о нем и
значит в философии о, что называется мышлением. Процитирую еще одну фразу Хайдеггера:
«Только потому, что в основании человеческого бытия приоткрывается ничто, отчуждающая
странность сущего способна захватить нас в полной мере. Только когда нас теснит
отчуждающая странность сущего, оно пробуждает нас и вызывает удивление. Только на
основании удивления т. е. открытости ничто возникает вопрос «почему?» Только благодаря
возможности этого «почему?» мы способны спрашивать целенаправленным образом об
основаниях и обосновывать. Только благодаря нашей способности спрашивать и
обосновывать для нашей экзистенции становится доступной судьба исследователя». И
внутри этой исследовательской судьбы мы можем конструировать разные модели.
Итак, человек разомкнут относительно себя и относительно мира. В основании
человеческого бытия лежит вопрос. Это фундаментальное вопрошание и есть
философствование или мышление. То, куда отступает человек в целом — это и есть
мышление для Хайдеггера, которое вслед за ним по отношению ко всему целому можно
назвать «ничем». Мышление для философии есть возможность отступления в это «ничто».
Философское определение человека — человек есть существо, онтологически озадаченное.
Если это определение выставить, то мы видим, каким образом с таким определением
человека связано то, что он способен образовать некую эпистему масштаба первой
философии. Поскольку там, где определяется смысл бытия, там определяется и смысл
разделенности этого бытия на разные сферы реальности. Там определяется и такая сфера,
которая называется человеком только уже онтически, а не онтологически. И смесь
онтического и онтологического — типичная смесь для разного рода антропологий в узком
смысле слова.
Свой доклад я сумел разбить на некоторые ступеньки. Я буду по этим ступенькам
двигаться, и перспектива будет вырисовываться. Поэтому я надеюсь, что можно будет
прерваться где-то и сказать: «ну и так далее». Есть два события внутри философии, где этот
поворот, на который я обращаю внимание, откровенно сказался. Философия испытывает
внутри себя странную судьбу. Она так центрирована, но по внутренней своей логике
превращается в метафизику. В метафизике, конечно, многое будет забыто и человек в том
числе в этом исходном онтологически озадаченном и метафизику порождающем своем
качестве. Две точки есть в истории философии, где можно обнаружить то, о чем я говорю.