Открытый научный семинар: Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011
Шрифт:
отрываться — вот об этом и должен был вестись разговор. В этом контексте мне и хотелось
бы понимать доклад Анатолия Валериановича. Для меня это путь в самом начале, и пока
ответов я предъявить не могу. Ситуация вопрошания остается. Представить эту ситуацию
мне очень помог доклад, за который я Анатолия Валериановича и благодарю. И приглашаю
слушателей задавать вопросы.
Иванова Е.Л.: Анатолий Валерианович, состояние озабоченности, которое задает
импульс поиску смысла, и состояние заботы (например, забота о себе и т. п.) это два разных
состояния?
Ахутин А.В.: Заботе я предпочел бы противопоставлять не озабоченность, а
озадаченность. Мы говорили с Сергеем Сергеевичем по поводу книги Фуко «Герменевтика
субъекта», где тезису Сократа «узнай самого себя» противопоставляет другой тезис –
«позаботься о себе». Когда на первый вопрос дан ответ, появляется то, о чем можно
заботиться. «Позаботься о душе», — говорит Сократ проповедническим тоном. Но что это
значит «позаботиться о душе»? Вот это и есть озадаченность. И от нее некуда уйти. А когда
так или иначе формулируется ответ, тогда возникает проблема заботы о себе, она тоже очень
сложная. И вся книга Фуко построена как ответ на этот второй вопрос. Он относит первый
вопрос к проблеме самопознания и ставит Декарта на место Сакрата. А наша человеческая
забота направлена на себя.
Иванова Е.Л.: Мне кажется, что Вы говорите об озабоченности, которая нашла себе
предмет. Но психотерапии известны такие люди, для которых состояние заботы
фундаментально. Им не нужно предмета.
Ахутин А.В.: Рискну сказать, что я понимаю. Это действительно состояние души.
Мне кажется, что это одна из фигур бегства от озадаченности. Тотальная забота о чем-
нибудь. Если не о себе, то о детях. Если не о детях, то о подъезде. Если не о подъезде, то о
стране. Так ищут себе отвлечение.
Иванова Е.Л.: И в этом смысле состояние заботы не имеет такого онтологического
веса, как состояние озабоченности и озадаченности?
Ахутин А.В.: Человек — существо чрезвычайно хитрое. Он может и озадаченность
профанировать. На психологию и психиатрию сложно опираться, потому что это все случаи.
Нельзя обобщить человека. Науки могут обобщать только в определенной мере. Как Сергей
Сергеевич в своем чучеле нарисовал — отвлекаются некоторые черты антропологических
проявлений. Если эти черты отвлечь, то мы потеряем человека. Каждый человек — это
единственное существо. С каждым надо смотреть, что происходит именно с ним. Может, он
чем-то серьезным озадачен, а, может быть, нет. Поэтому все эти человеческие конфликты
обобщенным образом не в науке нам даются, а в искусстве. Катарсис — очищение страданием
и страхом. «Здесь я вытащил общее и возможное», — так говорит Аристотель об этом.
Хоружий С.С.: Спасибо. У меня есть близкое замечание, но не совсем по этому же
поводу, а в связи с тем, что прозвучало о духовных практиках и их позиции в отличие от
установки философствования. Надо сделать некоторые оговорки и уточнения по поводу
ситуации ясности и проясненной целенаправленности, которая здесь приписывалась
духовным практикам. Я, описывая парадигму духовной практики, в первую очередь говорил,
что она полагается телосом. Но телос, принадлежащий иному бытийному горизонту,
порождает совершенно другую динамику и атмосферу пути к нему. Она здесь такова, что
здесь актуализуется бытие в элементе устремленности, а эта устремленность за счет
онтологической природы телоса не становится целенаправленность, она в другом элементе.
И вот в таком элементе онтологической устремленности сохраняется и элемент вопрошания,
предикат неданности и неведомости. Т. е. открытость вопрошания в духовной практике
присутствует в отличие от реализации какой-то эмпирической цели.
Ахутин А.В.: Да, это понятно.
N 1: Существует ли вопрошание на уровне феории? Если на уровне праксиса идет
процесс борьбы, возникают вопросы, то на уровне феории, как мне кажется, это завершается.
Здесь уже ясен смысл бытия. Можем ли мы прояснить этот вопрос, не будучи сами в
состоянии феории?
Ахутин А.В.: Я не развернул этот пункт, но он у меня предполагался. Это разговор о
софийном мире, т. е. мире, включающем в себя самые значимые человеческие практики. Я
определяю эту софийность мира как априорное тождество космоса и логоса, условно говоря.
Понимание встроено в строй мира, и поэтому оно позитивно. В той мере, в какой это
встраивание продолжается, таких философских вопросов там не возникает. И не может
возникнуть, потому что внимание направлено в другую сторону.
N 1: Но, наверное, это понимание возможно, когда ум опускается в сердце и через это
возможно понимание.
Ахутин А.В.: Для меня нужно это…
Хоружий С.С.: Концептуально артикулировать.