Открыватели дорог
Шрифт:
Но как ей хотелось, чтобы ее оставили. Ведь ничего же она не добилась за эти две недели! Так чего же ожидать? Неужели она сумеет когда-нибудь растопить ледяное сердце Бориса?
В эти минуты она забыла начисто, что сама же превратила это сердце в лед.
Но позже, когда они с Христиной Харитоновной легли спать, когда умолкли голоса мужчин в соседней комнате, хозяйка вдруг сказала:
— Иглой дорогу не меряют, Екатерина Андреевна! Ведь видно, за кем вы гонитесь! А погоня тогда и сильна, когда догоняет, а той погони, что отстает, не боятся… Ведь видно же, что он вас любит! Или сказать боится?
— Да муж он мне, муж! — сказала Екатерина Андреевна и заплакала.
— Так это вы его и ограбили? — вдруг с холодной яростью произнесла хозяйка. — А я-то подумала, кто это все тепло у него в душе выстудил! Говорили мне, что его жена бросила…
— Но ведь это только ошибка! Понимаете, ошибка!
Христина Харитоновна долго молчала. Баженова поняла, что с ней не хотят больше говорить. Опять она лежала с заплаканными глазами, где-то за ушами щипало от соли. Она боялась шевельнуться, чтобы лежащая на соседней кровати хозяйка не посчитала ее за нищую, просящую жалости. Но вот Христина Харитоновна заговорила снова:
— За ошибки тоже судят! Я видела, как это бывает. Сама чужой ошибкой воспользовалась… Мой будущий муж, Нестеров, геолог, с невестой сюда приехал… А она затосковала по столице, по культуре, по ленивой жизни… Забыла, что мужчины — это открыватели. И поверить ему не хотела… А я поверила…
— И что же? — тихо, боясь вспугнуть эту откровенность, спросила Екатерина Андреевна.
— А вот так: та уехала, а мы… ну что же тут скажешь? [2] Мы продолжаем искать жизнь потруднее, дела поважнее. Это ведь в кровь входит, душу завораживает — искательство-то… У меня вон уже двое детей, а в Москве-то мы по-прежнему бываем три месяца в год. А в этом году и того меньше пробыли. Я только сюда прибыла, а муж, — он теперь редкими землями занимается, — шесть месяцев поработал и с отчетом в тот же день уехал. И не знаю, пустят его сюда на зиму или оставят в министерстве. И все из-за вашей дороги! — уже шутливо добавила она. — Просто с ума посходили люди — и геологи, и металлурги, и мы, лесовики! Всем хочется страну новыми подарками обрадовать… Ну, спите, спите, вам завтра в дальний путь, — заторопилась она.
2
См. роман того же автора «Волшебный камень».
Екатерина Андреевна помолчала и вдруг спросила:
— А может он простить, как вы думаете?
— Я, милая Екатерина Андреевна, не гадалка, — суховато ответила хозяйка. Но, видно поняв, как нуждается гостья в утешении, более мягко добавила: — Но есть у нас, уральцев, на этот случай присловье: «Трудна путина, да душа едина!» Вот если так случится…
— Спасибо вам, Христина Харитоновна! — тихо промолвила гостья и умолкла. Но хозяйка чувствовала, что Екатерина Андреевна все лежит с открытыми глазами и глядит, глядит в плотную темноту, будто силится разглядеть свою будущую судьбу. Только дано ли смятенному духом человеку представить свое будущее?
13
И вот все надежды оборвались…
Екатерина Андреевна, вглядываясь, еще долго видела мелькавшие меж деревьев фигуры мужа и Чеботарева. Лундин ее не торопил.
Отныне пути ее и мужа разминулись навечно. И Екатерине Андреевне представилось, что вот так всю жизнь Колыванов будет пробираться между людей, спорить, торопиться, доказывать свое, не думая о покое, о радостях жизни… Нет, он тоже будет радоваться. Это будут радости побед, радости открытий, радости свершений. Только о личной жизни ему некогда будет подумать…
Может, и лучше, что все это наваждение окончилось?
Она не вздыхала, не плакала, как, возможно, ожидал Лундин, — что-то уж очень усердно старик затесывал лесину, отделяя щепу за щепой тонкими слоями, будто собирался писать не единственный экспедиционный знак, а длинное письмо обо всем, что произошло тут, на последнем совместном привале. Старик не оглядывался на Екатерину Андреевну, ждал, должно быть, когда она передумает все свои горькие женские думы и сама окликнет его. Так вот нет же, не станет она плакать!
Ну что же, миссия ее окончена! Она может возвращаться в уютный, обжитой мир, пусть уж такие упрямцы, как ее бывший муж, продолжают работу открывателей. Надо думать, что обратный путь будет легче, — есть готовая тропа, впереди снова отдых на кордоне Диком, в гостеприимном доме Христины Харитоновны, а там, глядишь, встреча с отрядом Иванцова. Иванцов не откажет, наверно, дать лошадь возвращающейся с разведки заместительнице главного инженера Барышева, и тогда весь этот путь, отнявший у них три долгих недели, Екатерина Андреевна проделает в пять-шесть дней…
Нет, она не бежит от спора, в который ввязалась с женским безоглядным безрассудством! Она придет к начальнику и выложит ему все, что продумала, увидела, поняла. Конечно, проект Барышева следует похоронить, подождать результатов разведки Колыванова… И ее еще, наверно, будут ставить в пример, хвалить на всевозможных совещаниях, говорить: «А, это та, что прошла через парму? Молодец женщина!» И у нее будут поклонники, вздыхатели, — ведь теперь она свободна! Свободна совсем, свободна от опеки Барышева, свободна от уз замужества… Не напрасно же, должно быть, предки назвали брачный союз таким странным словом «узы»! Они-то знали, что такое узы, узилища, узлы… А впрочем, узел-то развязался…
Почему-то подумалось, как странно противоположны могут быть характеры людей. Вот Колыванов и Барышев… Они как будто стоят на разных полюсах, им никогда не понять друг друга. И в то же время сами они являются притягательными центрами для людей. Только и притягиваются к ним разные люди, и одна группа не походит на другую. Возле Колыванова — искатели, борцы за справедливость, за правду, а возле Барышева… И вдруг поняла, что так сопоставлять опасно! Получается, что вокруг Барышева собираются дельцы, ловкачи, ленивцы, — эти качества не так уж противоположны, как многие думают. Делец для себя — частенько ленив для друзей и для дела! Так кто же она-то сама, если возвращается в ту самую орбиту, которая вращается вокруг Барышева?
И странно, эта мысль оказалась так горька, что старик Лундин, если он того ждал, дождался наконец, когда по исхудалым, обветренным щекам Баженовой покатились скупые слезинки. Впрочем, Екатерина Андреевна тут же смахнула их и жестким, «командирским», как определил старик, голосом сказала:
— Пора идти, Семен! Долго ты там будешь возиться?
Как будто и не она совсем стояла слабая, побежденная, изгнанная. Старик усмехнулся про себя, сунул топор за пояс, вскинул поудобнее мешок за плечами и зашагал впереди, чтобы женщина не боялась, — не подглядит! — чтобы могла выплакаться, коли уж слезы набегают на глаза.