Открыватели дорог
Шрифт:
— Так в чем же дело? — вызывающе сказал Чеботарев. — Если вы это знаете, как же можно говорить об усталости? Это что же, сдаваться, что ли? Эх, Борис Петрович!
В неровном отблеске огня Чеботарев увидел, как на лице Колыванова появилась насильственная улыбка. Потом оно стало спокойнее.
— Значит, сдаваться не станем, Василий?
— А раньше сдавались? — задорно сказал Чеботарев.
— Ну, смотри, Василий, этот разговор был последний. Больше говорить не станем. Будем идти.
— Есть идти, Борис Петрович! — воскликнул Чеботарев, счастливый тем, что тяжелый разговор закончен.
Они ложились спать, когда в лесу послышался треск сучьев. Подстегнутые этой неожиданной опасностью, они приподнялись, хватая ружья. Из леса в освещенный костром круг выходили две согнутые фигуры. Хрустел валежник. Колыванов вскочил на ноги. Чеботарев взвел курки.
— Вот они где, — сказал усталый голос Лундина. — Нашли пропажу!
Он сбросил мешок к огню и стоял, покачиваясь на коротких, широко расставленных ногах. Рядом с ним стояла Екатерина Андреевна.
Чеботарев, испуганно рассматривавший пришельцев, вдруг нагнулся к мешку, потрогал его и закричал, вскочив на ноги:
— Мой мешок! Мой! Где вы его достали?
— Что ж, товарищ начальник, плохо гостей встречаешь? — спросил охотник, не обращая внимания на Чеботарева, уже открывавшего мешок. — Али гостям не рады?
— Почему вы вернулись? — сухо спросил Колыванов.
— Пословицу вспомнили, что одна головня и в печи не горит, а две и в чистом поле курятся… Да и вещички ваши вам, поди-ко, пригодятся, думали…
— Василий, налей им чаю, — сказал Колыванов. — Где Леонов?
— Отпустил, — хмуро ответил охотник. — Не хотел руки марать, да и грех на душу принимать тоже не следует. Отдал ему ружье с дробовыми патронами, чтобы он, черт длинный, не вздумал нас пострелять, а вещи ваши взял.
— Как вы его нашли?
— Он сам на нас наткнулся. Тоже на огонек вышел. После-то пополз было обратно, да я его уже учуял. Пострелял он малость, да все обошлось. Сдался.
— Что ж ты его добром да лаской не приветил? — язвительно сказал Чеботарев, с наслаждением закуривая махорку, которую немедленно достал из мешка. — Ты же проповедовал, что доброй душе другие души открываются? Заглянул бы в его душу… Она, видать, добрая, — гляди, пол-осьмушки табаку нам оставил. Как ты думаешь?
— Черна больно, — сухо ответил охотник. — Садитесь, Екатерина Андреевна, вон и чай готов…
— Садитесь, садитесь, — заторопился Колыванов, подбрасывая дров в огонь. — Здоровы?
— Ничего… — ответила Баженова. Села к огню, вытянув ноги, и тихо добавила: — Это от испуга. Я думала, что Леонов лжет, будто вы ушли дальше… Ваш мешок у него, бегающие глаза его, эта стрельба…
Она низко опустила голову, всхлипывая обиженно и горько, как плачут дети. Колыванов закашлял. Охотник примирительно сказал:
— Сморилась женщина. А в лесу бы и не отличил от мужчины. Идет и не жалуется. Так какие у вас планы, товарищ начальник?
— Идти вперед, и как можно быстрее…
— Вот и мы с Екатериной Андреевной такой же мысли придерживаемся. Однако спать надо, утро вечера мудренее…
Он ни слова не сказал о том, какие страшные минуты пережила Екатерина Андреевна там, в парме, когда они увидели Леонова. И женщина была благодарна ему за молчание…
Леонов вышел на них во время короткого их привала у родника на охотничьей тропе. Он опешил, увидев людей, и отпрянул в сторону. Но зоркие глаза Лундина приметили зеленый вещевой мешок Чеботарева, когда золотнишник повернулся спиной. Лундин сдернул ружье, крикнул:
— Стой! — и выстрелил поверх головы Леонова.
Леонов пригнулся в кустах и разрядил оба ствола, не целясь, по огоньку, который развел Лундин. Екатерина Андреевна слышала, как противно шмякнули надрезанные пули, попав в толстенную сосну. Видно, Леонов был слишком испуган, если так неловко обезоружил себя. Лундин воспользовался тем, что золотнишнику пришлось перезаряжать ружье, одним прыжком нагнал его, и тот поневоле поднял руки.
Пока шел короткий допрос, пока Леонов уверял, что Колыванов и Чеботарев ушли живые и здоровые, Екатерина Андреевна едва дышала. Но Лундин, проверив мешок Чеботарева и не найдя в нем ни одной вещи, которую можно было посчитать за колывановскую или за снятую с Чеботарева, презрительно вернул Леонову его ружьишко, только отнял почти все патроны.
— Хватит с него и по одному на день! Умнее будет! — проворчал старик.
Леонов исчез, скользнув, как змея, тощим телом через кусты. Только тогда Екатерина Андреевна опомнилась:
— Зачем вы его отпустили? Ведь он же покушался на вас! И на них!
— Он и на вас покушался, — усмехнулся старик.
— Так почему же вы отпустили?
— А что я должен был с ним делать? Заарестовать и вести через всю парму под конвоем? Да лешак с ним, пусть сам выбирается, если сумеет!
Только тут Екатерина Андреевна спохватилась, что Колыванов и Чеботарев ограблены…
Она вдруг поспешно вскочила, стала укладывать свою поклажу, шепча как во сне:
— Скорее, скорее!
— Да что с вами, Екатерина Андреевна?
— Мы должны их догнать! Должны им вернуть!
Старик попытался уговорить ее заночевать: днем будет легче догонять, — с тем, что догонять надо, он согласился, — но Екатерина Андреевна была неумолима. Ей все казалось, что Колыванов и Чеботарев отчаются, оставшись почти без еды, что они, может, уже повернули обратно. И хотя старик доказывал, что Борис Петрович от своего не отступится, ей почему-то казалось совершенно необходимым вот сейчас же, немедленно оказаться рядом с Колывановым, убедить его, что ничего не случилось, что он может продолжать свой путь.