Отмороженный
Шрифт:
– Ты-то согласилась? Ну вот. А что просил он – не знаешь. Верно?
– Да все уже знают… – махнула она рукой. – Снова Славку Потехина отправить в командировку. А сам, сволочь такая, к его Ирке.
– Пройденный этап, – пренебрежительно сказал Сережа. – Отстаешь от жизни. А это всегда чревато последствиями. Но только между нами. Иначе – все! Дружбе конец.
– Болдырева Сашку! – ахнула она. – А сам опять к его Томке?
– Заметь, я тебе ничего не говорил. Только привел пример своей осведомленности.
– И
– А что мне делать, если ты ко мне ходишь, а твой про это знает? И сам Сашка – не против. Что мне остается?
– А вот и не все ты знаешь, – снова всхлипнула Глаша. – Не знаешь ведь.
– Что я не знаю? – усмехнулся Сережа и ласково прижал ее к себе. – Разве есть на свете что-нибудь, в чем я не был бы осведомлен?
– Что чеченцы про тебя спрашивают, ну те, что возле части торгуют. Какие вопросы про тебя задают и какие деньги предлагают – не знаешь!
– Тебе тоже предлагали? – спросил он после паузы.
– Не важно, – вздохнула она.
– И ты взяла?
– Вот посмотрю, как с квартирой решится.
– А что спрашивают?
– Посмотрю, сказала уже, как с квартирой решится.
– Ты можешь сказать толком… Что спрашивают? Чего они хотят?
– Глаш? – вдруг раздался за дверью срывающийся мужской голос. – А ну марш домой! Уговаривать она его будет… Слышь, что говорю?
Она вздрогнула, невольно прижалась к Горюнову.
– Коля, а ты почему из караула ушел? – крикнул Сережа, прижав Глашу к себе. – Неприятностей захотел? Вот не поставлю Болдырева в наряд, будешь знать! Попросишь у меня еще.
Глаша быстро одевалась в темноте. Щелкали кнопки и вжикали «молнии».
Костя заехал за мной в половине одиннадцатого, поскольку в одиннадцать нас ждали на совещании у генпрокурора.
– Новенькое что-нибудь есть? – спросил Костя, глядя, как я прихорашиваюсь у зеркала.
– Ничего, – пожал я плечами, стараясь завязать галстук. – Ноль!
Ирина, ревниво следящая за тем, как я привожу себя в порядок, не выдержала, дала мне по рукам и стала сама завязывать галстук. У нее это всегда получается лучше. А я просто не могу его завязывать в ее присутствии. Нервничаю и злюсь, ожидая вот такого шлепка по рукам. Когда она подаст на развод, я обязательно скажу об этом на бракоразводном процессе. Мол, распустила руки. Хотя и завязывает классно. За что и терпел ее, граждане судьи, столько лет.
– От Славы ничего? – спросил Костя.
– Ни слуху ни духу, – сказал я, борясь с запонками, которые подарила мне Лара (для Иры – товарищи по работе). – Запил, поди, с медведями.
– Завидуешь? – спросила Ирина, снова шлепнув меня по рукам, чтобы теперь заняться моими запонками.
– Не то слово, – сказал я. – Лучше бы я поехал. Где его теперь искать?
И вот тут раздался явно междугородный звонок. Мы переглянулись. Кажется, я говорил уже, будто между мной и Славой установилась телепатическая связь, которой мы пользуемся, когда не хватает денег на междугородную. Значит, не все пропил Слава Грязнов. На звонок оставил, как последний патрон для себя.
Я рванул трубку. А вдруг – не он? Но телепатический сигнал сегодня, в сухую солнечную погоду, столь необычную для середины ноября, был необыкновенно силен. Я не мог ошибиться.
– Ну где ты там? – крикнул я нетерпеливо. – Докладывай. Только по существу.
– Здорово, Сашок! – донесся до меня его неповторимый, после хорошего опохмела, хриплый голос. – Как дела?
– Дела у тебя, у нас делишки, – сказал я. – Что-нибудь нашел?
– Пришлось повозиться. Его семья переехала к матери жены, сто сорок километров отсюда. Но пальцы нашел. Несколько на дактилоскопическую пленку снял, несколько в первозданном виде привезу. Последние на таких предметах, как бритва, зеркало… Ты слышишь?
Замечательно! Я переглянулся с Костей. Он, кажется, понял. Идем не с пустыми руками. Пока нет конечного результата. Но все идет к тому. Начальство поставит в какой-то графе статистического отчета галочку. А значит, оставит нас в покое, даст нам еще какое-то время. Пару недель. А за это время наш убивец, если у него не кончились патроны, прихлопнет еще парочку клиентов. Хотя, возможно, они этого и заслуживают.
– Когда приезжаешь? – крикнул я.
– Нет денег на билет! – схохмил он. – Живу третьи сутки на вокзале. Питаюсь подаянием.
Так я и поверил, но понял, что он пропился в доску.
– Совсем не то, что ты думаешь, – угадав мои мысли, горячо возразил Слава. – Пришлось выкупать вещи, имеющие отпечатки пальцев Прохорова. Вышли хоть что-нибудь телеграфом. Барнаул, почтамт, до востребования. Все, заканчиваю. – И бросил трубку.
Я поднял глаза на Костю.
– Когда это кончится, Константин Дмитриевич? Наши сотрудники вынуждены самоотверженно голодать, тратя то, что предназначено на пропитание, проезд и проживание, на представительские расходы?
– Он что там, пиры закатывал с родственниками Прохорова? – буркнул Костя.
– А ты думал! – воскликнул я. – Слава питается в Барнауле подаянием! А спит на вокзале рядом с бомжами!
Ирина охнула и прикрыла рот ладонью.
– Володя тоже голодал в хлебосольной Украине, поскольку в нас, его начальничках, по-прежнему живет пережиток развитого социализма, что можно во всем рассчитывать на энтузиазм широких масс! Нету того энтузиазма, чтоб вы знали. Вы прекрасно осведомлены, каким образом мне пришлось добывать пятьсот долларов, чтобы расплатиться с украинскими фашистами за пулю, сразившую помощника их вождя!