Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Дар Фредерик

— О, хорошо, — отвечаю я наиглупейшим образом в мире.

Вы не находите странным то, что П. Д. Ж. [7] круизной компании носит имя Оскар Абей? Честно говоря, такое бывает только в моих книжках. Вот по этой причине, вероятно, некоторые упорно не принимают их всерьёз. Они меня отвергают, эти тухляки. Ругают меня. Сан-Антонио? Фу! Какой вульгарный, какой пошлый! Пишет сально, тиражирует сильно. Испытывает наше терпение! Бывали случаи, когда от его книг разыгрывалась крапивная лихорадка. Моя проза инфекционная, она вызывает понос у тех, кто страдает запором. Через неё надо перешагивать, даже обходить стороной, если есть время. Сжигать эту еретичку. Стыдить тех, кто продолжает её потреблять.

Бойкотировать. Бойскаутировать. Клеймить. Да и что это за персонаж? Он вообще-то «за» или «против»? Что у него в голове? Он, случаем, не экстремист? Я вам скажу, у него просто мания убивать своих героинь и боготворить свою мамочку. Всё очень просто: он даёт в глазок, ваш прекрасный комиссар. Шевалье луны! И потом этот бзик давать нелепые имена своим персонажам: братья Алекс Терьер и Ален Терьер, к примеру. На что это похоже? Он весь состоит из стёба, этот Сан-А. Карать его, кастрировать (когда будет ехать через Кастр, он не проскочит!). Обложить предписаниями, принять меры (мерки пусть его портной снимает). Выслать его, вымарать касторовым маслом. Надо осушить его ручку. Написать на него донос. Объявить непотребным. Устыдить в том, что он существует. Выхолостить его стиль, чтобы он прекратил множить свои доморощенные неологизмы, этот разрушительный нарушитель! Поставить его в серый ряд послушных, покорных. Научить его спрягать глагол «идти», этого паршивца, который всё время ставит ловушки. Пусть он склонится! Пусть смирится! Пусть говорит «Мой гениальный» вместе с остальными. Пусть он пялится на баб не больше двух раз в неделю, по-буржуазному. Пусть ходит в церковь и в цирк. Короче, пусть перекуётся: расчленяйтесь, мы вас подождём!

7

P. D. G., Pr'esident-Directeur G'en'eral (франц.) — президент-гендиректор. — Прим. пер.

Ах, гнусные рогоносцы, крещёные ироды, потеющие, словно швейцарский сыр на солнце. Клятва плутократа! Их трусы — всё равно что часовня с гробом! Я питаюсь их презрением. Я из него делаю сортирную бумагу, чтобы очеловечить его. Оно мне помогает жить. Я с ним сдружился. Оно для меня как дерьмовый посох путника. Можно опереться. Он прочный. Вытесан из позора, весь такой узловатый! Иногда я думаю, что он мне необходим, что я начну питаться дерьмом, поневоле… Ничего, тот, кто крикнет правду хотя бы раз в жизни, будет спасён от фонтанов и от профанов.

Но довольно. Я к тому, что собеседника Старика именуют Оскар Абей, и если кому-то из читателей это не нравится, он может соскочить, я его не держу.

П. Д. Ж. компании «Паксиф» вынимает изо рта свою удушливую сигару, с тем, чтобы дать лёгким глоток чистого воздуха, и смотрит на меня, как если бы я был выставлен на продажу и он может меня себе позволить, но думает, на что я могу сгодиться. У него на отворотах пиджака пепла больше, чем на склонах Этны.

— Дорогой Оскар, — шепчет Старик, — я буду вам признателен, если вы повторите перед Сан-Антонио то, что вы мне сейчас рассказали…

Наш собеседник вновь затыкается Гаваной. Я понимаю, что без неё этот месье не может говорить. Его фразы напоминают кольца дыма. Они скользят по его сигаре, как кольца на карнизе.

— Кто-то нехорошо шутит с нашей фирмой, — ворчит Абей. — Вы знаете, что наша компания занимается круизами. Только вот с начала года какая-то странная «чёрная полоса» преследует наш лайнер «Мердалор» [8] .

Он замолкает, чтобы пососать своё коричневое вымя.

— Что вы называете «чёрной полосой», господин Абей? — спрашиваю я.

8

Название лайнера «Mer d’alors» заключает в себе каламбур. В письменном виде оно означает «Море былых времен», но на слух воспринимается как очень распространенное французское ругательство «Merde alors!», т. е. «чёрт!», «блин!», «мать твою!». — Прим. пер.

Судовладелец поправляет очки на толстом носу с белыми волосками.

— При каждом плавании «Мердалора» кто-то исчезает на борту.

Просто, точно и чертовски увлекательно при всей краткости, вам не кажется, мои заиньки? Некоторые из моих собратьев увязают в дьявольски закрученных сюжетах. Они усложняют, нагромождают, и всё, что им удаётся, — это вызвать мигрень у вас в коробочке. Здесь же, по крайней мере, суть вопроса изложена одной строкой.

Я позволяю себе небольшую паузу и зажигаю сигарету в качестве слабого подобия его сигары, которая для травы с никотином всё равно что Рур для металлургии.

Мы разглядываем друг друга сквозь наши дымовые завесы. Он изучает своими выпуклыми глазами, какой эффект на меня произвели его слова, ну а я, лукавый, как лицей для девочек, не спешу задавать вопросы, которые щекочут мне язык.

Папа проявляет инициативу:

— Вы представляете, Сан-Антонио? При каждом плавании!

— И много круизов сделал «Мердалор» с тех пор, как началась эта «чёрная полоса»?

— Четыре! — отвечает сигара, посыпая фланелевые брюки пеплом, мелким, как рисовая пудра.

— И что, каждый раз?..

— Каждый раз! — подтверждает Гавана. (Ибо мне начинает казаться, что это она говорит, столь бесстрастно лицо, скрывающееся позади дымного облака.)

Нет нужды дразнить до посинения любопытливую железу. Я задаю шоковый вопрос:

— Расскажите мне о пропавших и об обстоятельствах этих исчезновений, господин Абей!

Со стоном толстяк вытаскивает из внутреннего кармана свернуто-развернуто-завернутый, сложенный вчетверо листок бумаги. Я его ре-развертываю.

— Список! — вздыхает он.

Я с ним знакомлюсь.

а. Круиз 11 апреля: мисс Памела Найскэт, британка, сорока восьми лет, в путешествии одна. Исчезла во время плавания ночью с 14 на 15 (Неаполь-Пирей).

б. Круиз 28 апреля: г-н Огюст Дюсмер, француз, тридцати семи лет, с супругой. Исчез во время стоянки в Деконосе (Греция) 2 мая.

в. Круиз 18 мая: мадам Ева Трахенбах, немка, пятьдесят четыре года, с матерью. Исчезла во время плавания в промежутке между обедом и ужином 23 мая близ Санта-Круз де Тенериф.

г. Круиз 10 июня: синьор Паоли Сассали, итальянец, шестидесяти лет, с сестрой. Исчез в порту Стамбула 15 июня.

Перечитав ещё раз, я опускаю листок.

— Женщина, мужчина, женщина, мужчина, — шепчу я. — Перейдём к обстоятельствам, если вам угодно, господин Абей. Итак, мисс Памела Найскэт…

На этот раз он снисходит то того, чтобы вынуть сигару изо рта.

— Сейчас. Англичанка, да? Она была на корабельной вечеринке за столом интенданта вместе с другими пассажирами. Около полуночи она извинилась и вышла из большого салона. Больше её не видели. На следующий день обнаружили, что её каюта пуста, кровать не разобрана. Предполагают, что она пошла подышать на палубу, перед тем как отправиться к себе, и — по своей воле или нет — упала за борт.

— Кто-нибудь заметил её?

— Нет.

— Следующий у нас Огюст Дюсмер.

П. Д. Ж. плотоядно передвигает сигару под своим носом.

— Этот пропал во время стоянки в Деконосе. Он был в портовом кафе вместе с супругой. Они заполняли почтовые открытки. Он встал и пошёл покупать марки. Больше его не видели.

— Как это «больше не видели»? Там же были люди, как я полагаю?

— Даже много. Никто его не видел.

— И что потом?

— Спустя некоторое время его жена начала волноваться. Она вышла, стала расспрашивать знакомых пассажиров, но они ничего не знали. Затем она поднялась на борт, но Дюсмер так и не появился, и не было его посадочного талона, который в обязательном порядке должен возвращаться местным властям. В сопровождении морского офицера мадам Дюсмер обратилась в полицию Деконоса, но ей там не смогли помочь.