Отпуск строгого режима
Шрифт:
— Не повезло, а твердый расчет сработал, — уточнил Валет.
— Слушай, может, ну ее на хрен, эту Турцию? Хоть вроде она как моя историческая родина. Ну, типа, как Израиль для еврея. Таким макаром можно банкоматы по всей стране ставить. По штуке в день на рыло только самые крутые айтишники у нас зарабатывают.
— Ты меня все просишь тебя азам ремесла научить, — усмехнулся Валет. — Никогда нельзя повторяться. Тогда и фарт повалит. Вот как сегодня. Повторишься — пропал, вычислят.
Борода согласно кивнул: мол, понял. Он закурил. Огонек сигареты таинственно светился в темноте. Дым сносил к реке ветер.
— Ты только подумай, Валет. Через два дня перед нами будет уже не речка, а теплое море, — мечтательно протянул Борода. — Я за границей вообще никогда не бывал.
— Завтра смотри не сорвись, — напомнил Валет. — Когда в турагентство придем, ты там не вздумай чего-нибудь стащить, пусть даже бабки на самом виду лежать будут и в карман попросятся.
— Ясный пень. Завтрашний день я в завязке, — Борода разлил водку в пластиковые стаканчики. — Ну, за удачу.
Валет чокнулся, помочил в водке губы, поднялся и посмотрел на реку.
— Светку жалко, — сказал он. — Любовь такая странная штука. Не было ее — и вдруг появилась. И ничего уже другого тебе не надо. А потом, словно кто-то выключателем щелкнет, и она снова исчезает. Вот во мне кто-то щелкнул. А в ней почему-то нет. Сволочь я, Борода. Последняя сволочь.
— Ты же ей записку написал.
— Почему написал? Потому что в глаза ей побоялся сказать — умерла моя любовь. Она же поверила, что я к ней вернулся.
— Да брось. Просто ей, как каждой бабе, трахаться хочется, а ты, как я понимаю, делать это умеешь лучше многих. Вот и прикипела. Нет любви и не бывает ее в природе. Вот я после школы ни разу ни в одну не влюблялся. И хорошо живу, не переживаю. Есть у меня бабки — любая телка моя, только пальцем помани. Надоест — прогоню. Настоящий вор любить не должен. Он как волк. Или один бегает, добычу рыщет, или в стае братьев по разуму промышляет.
— Значит, в школе любовь все же была? — обернулся Валет.
— Вроде была. Я в нашу училку-англичанку по уши втюрился. Молодая, сразу после института к нам по распределению попала. Я же рано созрел — с четырнадцати лет борода уже росла вот как сейчас, — Борода по привычке коснулся лица и разочарованно хмыкнул. — Я ей перед уроком цветы на стол ставил. Как раз ее урок по понедельникам первым был. Я на клумбах в частном секторе цветочки рвал, в портфель прятал. За полчаса до занятий в школу приходил, чтобы первым успеть, и на стол ей в бутылку из-под кефира ставил, а сам сваливал, типа, не при делах я. Ангелом она мне казались неземным, даже подойти к ней боялся, пальцем коснуться. Когда меня к доске вызывала, я пык-мык, ничего вспомнить не мог, весь класс смеялся. А я красный, как рак вареный, стою.
— Признался ты ей в любви? — спросил Валет.
— Почти. Она в нашем поселке городского типа комнату в частном доме снимала. Ну, я вечером решил возле того дома покрутиться, типа, случайно там оказался. Мечтал, скажу ей все. Пусть потом что хочет со мной делает. Не первый раз я ее уже так подкарауливал. И на этот раз не сказал бы. Все кончалось обычно тем, что я на дерево залезал, в окно подглядывал, как она спать ложится. Но она не одна вернулась. Физкультурник наш с ней. В дом зашли. Я ждать остался, когда он свалит. Не выходит и не выходит. И дернул меня черт снова на дерево залезть, в окно заглянуть.
— Представляю себе, что ты там увидел, — проговорил Валет с сочувствием.
— Мне такое даже во сне в те годы привидеться не могло, фантазии не хватало. Они грязными животными мне показались, особенно она. Куда ее ангельские крылья подевались! Как я только с дерева не свалился? Слез кое-как, взял кирпич и запустил в окно со всей дури. Физкультурнику, как потом оказалось, в голову угодил. Он месяц в больнице валялся. А она поняла, что я это был, перестала к доске вызывать, просто так тройки ставила. После этого я уже на девчонок по-прежнему не смотрел, гляну — и словно все сквозь их одежду вижу. Одинаковые они все, только размерами и формами отличаются, а суть одна.
Борода тоже поднялся, сплюнул под ноги.
— И чего это я тебе все рассказываю? Самому стыдно вспомнить. Умеешь ты, Валет, в душу человеку залезть. Тебе что в душу, что в карман руку сунуть. Самое сокровенное вытащишь, а человек и не заметит.
— Есть такое, — согласился карманник.
8
Ровно гудели двигатели «Боинга» местной авиакомпании. Борода дремал, привалившись щекой к иллюминатору, за которым виднелись кучерявые облака. Валет листал вытащенный из кармана стоящего впереди кресла глянцевый журнал.
Публика, сперва чинно заполнившая авиалайнер, постепенно раскрепощалась. В глазах туристов, направляющихся из областного центра в турецкую Анталью, загорались огоньки расслабона, на который они нацеливались весь предыдущий год. Правда, существовало и несколько отдельных групп, своим поведением показывающих, что перелет по этому маршруту для них абсолютная рутина, случающаяся чуть ли не каждый месяц.
Понемногу публика стала распаковывать сумки. Несмотря на то, что в аэропорту заставляли сдавать в багаж все, что могло представлять хоть какую-то опасность в полете — перочинные ножи, стеклянные бутылки, зажигалки и даже минералку в пластиковой упаковке, — бывалые туристы основательно затарились в дьюти-фри.
Открывались крышки верхних полок, вжикали застежки-«молнии», народ доставал выпивон и закуску. На отдыхе русские люди экономить не привыкли, особенно в самом его начале. Никто не жадничал. Выставлялись на откидные столики вискарь, коньяк, водка, вино и пиво для запивона. По салону самолета стал растекаться пряный запах классических запеченных кур, колбасы, котлет. Самый большой спрос был на пластиковые стаканчики. Стюардесс и стюардов то и дело вызывали нажатием кнопок над головой:
— Стаканчик принеси.
Стаканчики и приносили десятками. Трезвый как стекло Валет вскоре почувствовал себя на борту инородным телом. Смотреть на все происходящее незамутненными алкоголем глазами было просто невозможно.
— Счастливый Борода, — пробормотал Валет. — Спит себе и в ус не дует. Бодрствовал бы, не удержался и примкнул бы к одной из компаний, а работать на трезвую голову надо.
Публика заводилась. Булькало спиртное. Люди менялись местами, сбивались в компании по интересам. В хвосте затянули гламурную песню. Напротив Валета устроился сидеть на подлокотнике абсолютно бездуховный мудила с бутылкой вискаря в руке, он охотно наливал каждому, кто проходил мимо.