Отравленные клятвы
Шрифт:
По правде говоря, я не знаю, что на меня нашло. Все, что я знаю, это то, что я прикоснулся к Лиллиане Нароковой и понял, что должен обладать ею. Я понимал, что не смогу отвезти ее домой, или куда-то еще, не сделав ее своей, не трахнув ее всеми доступными мне способами, а это были бы все из них.
Я отказался принуждать ее. Отказался переступать эту черту. Я не стану мужчиной, который насилует женщин. Был только один выход из положения, который мог придумать мой затуманенный мозг. Поэтому я заговорил раньше, чем подумал.
Я сказал, что женюсь на ней.
Нет, я потребовал, чтобы ее отдали мне в жены.
Мой отец выглядит так, словно хочет меня убить. Ее отца уже выпроводили, пообещали встречу с внутренним кругом Васильева, чтобы обсудить его повышение. Теперь я остался наедине со своим отцом.
Нет.
Я наедине с Паханом братвы Егором Василевым, и он в ярости на меня.
— Что на тебя нашло? — Требует Егор. — Ты гребаный наследник! Твой брак предназначен для создания союзов. Привлечь в лоно еще одну семью и подчинить ее нашей воле, чтобы увеличить наше богатство и нашу власть. Таков порядок вещей. Ты это знаешь. Марика это знает. И все же ты говоришь, что женишься на той… на той…
— Будь осторожен, — предупреждаю я, и я не узнаю говорящий голос или слова, которые слетают с моих губ. Никто не осмеливается так разговаривать с Паханом Васильевым, даже я, и все же я это делаю. — Ты говоришь о моей невесте.
Рот Егора сжимается. Я вижу, что он обдумывает последствия, если убьет меня. Какими будут последствия для семьи. Сможет ли он выдать замуж Марику за кого-то, кто будет готов отказаться от своей фамилии ради нашей и таким образом продолжить родословную. Я вижу все эти мысли и многое другое на его лице, и почему-то меня это не трогает. Я не боюсь своего отца. Это странно осознавать, особенно в такое время, как это, когда я вижу, что он хочет моей крови.
— Объяснись, — говорит он низким и опасным голосом. — Заставь меня понять это, сынок.
— Ты предложил мне награду. — Мой голос звучит так же натянуто и сердито, но я так же зол на себя, как и он. Я не могу понять, что на меня нашло. Это был глупый поступок. Это не имеет смысла.
— И это та награда, которую ты искал? Никчемный кусок пизды, который не принесет нашей семье ничего, кроме позора? Я предложил тебе ее трахнуть, а не жениться!
— Осторожно, — снова предупреждаю я, глядя ему прямо в глаза. — Она моя невеста. Контракт был подписан кровью. Скажи о ней так еще раз, и остаток твоей крови присоединится к той.
Я знаю, что это за угроза, и к каким последствиям это может привести.
— Верен ли Пахан своему слову? — Спрашиваю я, каждый из моих вопросов резок и холоден. — Может ты разорвешь контракт и отправишь ее домой к ее отцу? Или я все же поведу ее к алтарю через две недели?
— Ты знаешь, я не могу позволить тебе сделать это без наказания. — Глаза Егора сужаются. — Ты бросил мне вызов, сынок. Первый раз в своей жизни ты выбрал этот путь. Я должен вернуть тебя к правильному.
В его голосе слышится что-то похожее на сожаление. Как будто он не хочет причинять боль своему ребенку. Я не могу до конца верить, что это правда. Я бы с большей вероятностью поверил в это, если бы это была Марика. Я не думаю, что ему доставило бы удовольствие избивать ее. Я думаю, он хочет напомнить мне о моем месте. Всегда на одну ступеньку ниже его, пока он не окажется в шести футах под землей.
— Надеюсь, она того стоит, — это все, что он говорит, проходя за свой стол, открывая ящик и вытаскивая моток грубой толстой веревки, равномерно завязанный по всей длине. — Мне лучше не слышать от тебя ни звука, сынок.
Я тянусь к пуговицам своей рубашки, не требуя, чтобы мне говорили. Прошло много лет с тех пор, как мой отец наказывал меня. С тех пор, как я был мужчиной, нет. Но то, что я сделал сегодня вечером, могло бы обернуться для меня гораздо худшим. Я не собираюсь сообщать ему, какую боль это мне причиняет. Так же, как я надеюсь, что смогу остановить себя от того, чтобы позже выместить это на Лиллиане.
Я просто надеюсь, что она того стоит.
***
Горячие струи душа причиняют боль, поскольку смывают кровь с моей спины, просачиваясь в порезы и разорванную плоть, оставшуюся от завязанной веревки. Моя спина уже покрыта синяками, становящимися фиолетовыми и черными, и у меня горячая, неистовая потребность испытать ту же боль и причинить ее кому-нибудь другому. Если бы у нас были заключенные или кто-либо, нуждающийся в пытках, было бы легко найти освобождение.
Но единственного человека, который у нас был прямо сейчас, я убил ранее сегодня.
Мои пальцы чешутся о лезвии, плоскогубцах, или о чем-нибудь другом. Лопатка, флоггер, трость. Женщина, извивающаяся и умоляющая, пока я вымещаю свою боль и гнев на ее мягкой плоти, но женщина, которая, тем не менее, готова.
Даже если это потому, что я заплатил ей.
Это, по крайней мере, я могу удовлетворить. Мне даже не придется раздеваться, поэтому мне не придется сносить жалостливый взгляд, который заработают синяки на моей спине и приведут к дальнейшему насилию.
Если есть что-то, чего я, блядь, терпеть не могу, так это жалость.
Выйдя из душа, я неохотно одеваюсь, выбрасывая окровавленное полотенце в мусорное ведро. Черные брюки и черную рубашку, чтобы скрыть дальнейшее кровотечение. Боль пронизывает меня каждый раз, когда я двигаюсь, но я опираюсь на нее. Принимая это.
Жизнь, это боль. Я не исключение из этого правила, но не всегда. В нашем мире ты получаешь то, что берешь. Насилие, это требование, а не вариант. Я взял нечто большее, чем то, что мне должны были предложить, и я должен был знать, что будут последствия.
Я звоню своему водителю и говорю ему, куда меня отвезти. Один из клубов нашей семьи, особое место под названием Пепельная роза. Подземелье, где женщины, которые там работают, примут все, что угодно. У некоторых клиентов больше развратных желаний, чем я могу себе представить. Они ценят, когда появляются мужчины вроде меня, мужчины, склонные к насилию, но не такие… творческие, как другие.
Когда я захожу, мне приятно видеть, что одна из работающих женщин, моя любимая симпатичная стройная блондинка, которая называет себя Ашей похожая на фарфоровую куклу, но может вынести больше, чем любая другая женщина, с которой я когда-либо был, и искренне наслаждаться этим. Я редко видел, чтобы женщина так сильно кончала с другого конца флоггера. Она видит меня и поворачивается ко мне, ее глаза расширяются от довольного узнавания.