Отравленные клятвы
Шрифт:
— Ты любишь виски? — Спрашивает он, и я смотрю на него.
— Понятия не имею, — говорю я ему категорично, внезапно почувствовав сильную усталость. Я вижу, как передо мной простирается остаток моей жизни, когда я жена этого человека, и мне интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ему надоест притворяться. Пока он не придет к мысли, что мы враги, и никакие попытки притвориться хорошим парнем никогда не заставят меня перестать ненавидеть его за то, что он лишил меня шанса на свободу.
— Это особенный вкус, — сообщает он мне, наливая немного в каждый из хрустальных бокалов. — Мой отец предпочитает водку, и мне она тоже нравится, но хороший виски, это удовольствие. Конечно, не говори ему, что я это сказал, он ненавидит ирландцев, и шотландцев тоже, хотя последние никогда по-настоящему не открывали здесь бизнес, так что я не знаю почему. — Николай протягивает мне бокал. — Нотки торфа и ванили. Немного жгучий в горле, но приятно сглаживается.
Когда он произносит это, в его голосе снова звучат те соблазнительные нотки, которые касаются моей кожи, как изнаночная сторона бархата, и это заставляет меня вспыхнуть от жара, который, я знаю, не от огня. Я сопротивляюсь этому, пытаясь оттолкнуть. Он может заставить меня выйти за него замуж, но, конечно же, он не может заставить меня хотеть его.
Должно быть что-то, что находится под моим контролем.
Я беру у него стакан. Я хочу отказаться, но что-то подсказывает мне, что он будет настаивать на этом, и мне любопытно. В его устах это звучит как восхитительное угощение.
Выбирай свои битвы, Лиллиана. Эта мысль поражает меня, когда я беру хрустальный бокал из его руки. Если мне придется выйти замуж за этого человека, моя жизнь превратится в долгую войну на истощение, усеянную битвами, которые, как я подозреваю, я в значительной степени проиграю. Если я буду бороться со всеми ними, я выдохнусь раньше, чем пройдет шесть месяцев.
Я делаю глоток виски. Он обжигает мой язык, огненная линия проходит к задней стенке моего горла, и я кашляю, когда проглатываю его, жидкость расплескивается в стакане, когда я резко наклоняюсь вперед. Николай берет стакан из моей руки, его другая рука внезапно оказывается у меня на спине, когда я снова кашляю, и я вижу легкую ухмылку на его лице, когда он смотрит на меня сверху вниз. На короткую секунду мне почти кажется, что сквозь веселье я даже вижу проблеск беспокойства. Но я уверена, что мне это померещилось.
— Это может немного ошеломить, когда ты пробуешь его в первый раз. — Его голос все еще прокуренный, в словах чувствуется намек на недосказанность, как будто он не совсем имеет в виду напиток. — Если хочешь, я могу принести тебе вина.
— Нет, все в порядке. — Я тянусь за стаканом, внезапно решив допить его. Я не хочу доставлять ему удовольствие от осознания того, что я не могу справиться с чем-то таким незначительным.
Вот и все, что нужно для выбора моих битв.
Я делаю еще глоток, на этот раз заставляя себя подержать напиток во рту секунду, прежде чем проглотить, готовясь к ожогу. Я пытаюсь попробовать то, о чем мне рассказал Николай, торф и ваниль, почувствовать, как они разглаживаются после первоначальной волны тепла. Второй глоток не дает мне этого, как и третий. Но к тому времени, как я добираюсь до четвертого глотка, я начинаю понимать, что он имел в виду.
Виски хорош. Не мой любимый напиток, я все еще думаю, что вино мне нравится больше, но в нем есть что-то соблазнительное и мужественное, что заставляет меня чувствовать себя увереннее, сидя здесь и потягивая виски рядом с этим мужчиной. Например, может быть, я смогу постоять за себя в этой ситуации. Пока я не смотрю на него и не замечаю его взгляд на своих губах, и дрожь страха снова пробегает по мне. Кого я обманываю? Николай возьмет то, что хочет. Он всегда будет так делать. Я могу бороться с этим, и я планирую, но все это просто игра, чтобы заставить меня думать, что он кто-то лучше, чем жестокий головорез, который взял жену против ее воли.
Я ставлю стакан на стол. В нем еще осталось немного янтарной жидкости, но я потеряла к ней вкус.
— В этом нет необходимости, — говорю я ему категорично, указывая на напитки, камин и толстый, мягкий ковер под нами. — Все это…показуха. Я бы предпочла просто покончить с этим, если выхода нет.
Взгляд Николая поднимается на мой, и я вижу, как его серо-голубые глаза темнеют. В них есть что-то горячее и жестокое, что-то, что я вижу, он сдерживает, и его голос низкий и грубый, когда он говорит.
— И что ты под этим подразумеваешь, красивая девушка?
Красивая девушка. Я говорю по-русски так же хорошо, как и все остальные, мой отец принадлежит к первому поколению, и он привил мне этот язык наряду с английским. Я знаю, что это должно смягчить меня, и сказано в качестве комплимента мне. Я отказываюсь позволить себе принять и то и другое.
Я выдерживаю его взгляд. Это лучшее, что я могу сделать… не отступать. Его полные губы приоткрываются, и он протягивает руку к моему лицу, притягивая меня к себе. Я должна попытаться отстраниться, дернуться назад и избежать его поцелуя. Но я чувствую себя оленем в свете фар, застывшим, когда он тянет меня вперед, его большой палец почти нежно касается моей челюсти. Кончики пальцев этого мужчины были внутри меня, но это наш первый поцелуй. Все так нелепо наоборот.
И затем его губы впервые касаются моих, и все мысли вылетают у меня из головы.
Я подумаю позже о том, как сильно я ненавижу себя за это. Как бы я хотела, чтобы поцелуй, мой первый поцелуй, был отвратительным, чтобы он меня отключил. Но вместо этого я чувствую прилив тепла, когда его теплый рот прижимается к моему, вкус виски на его губах, на его языке, когда он проводит им по моей нижней губе. Я слышу его тихий стон глубоко в его горле, чувствую его другую руку на своей талии, когда он притягивает меня ближе по ковру, и я внезапно осознаю все, что я чувствую: густой мех под моими руками, когда я сжимаю его, вцепляясь руками в ковер, чтобы не поддаться желанию протянуть руку и прикоснуться к нему, мерцающий жар камина напротив нас и интимное ощущение его большого, мускулистого тела так близко от моего.
Через две короткие недели это мускулистое тело окажется на моем. Он не просто будет целовать меня, он будет внутри меня. Он возьмет то, что было приготовлено для него, чему меня учили всю мою жизнь и от чего я должна была отказаться. Но вместо одной ночи или нескольких, это будет навсегда.
Эта мысль заставляет меня напрячься, прогоняя нарастающее удовольствие, ощущения, растекающееся по моей коже, когда он начал углублять поцелуй, его язык дразнил мои губы. Мои руки сжимаются на толстом меху ковра, и я напрягаюсь. Я отстраняюсь, вся зарождающаяся мягкость во мне исчезает.