Отравленные клятвы

Джеймс М. Р.

Николай дергается от ремней, удерживающих его на стуле.

— Отвали от нее, Нароков, — выплевывает он, и мой отец качает головой, отпуская меня ровно на столько, чтобы сделать два быстрых шага вперед и сильно ударить Николая, прямо в его и без того распухший рот.

— Прекрати это! — Кричу я. Николай не издает ни звука, но по тому, как он дергается назад и содрогается, я могу только представить, как сильно это, должно быть, причиняет ему боль. — Прекрати. Пожалуйста…

Мой отец поворачивается ко мне, его брови нахмурены.

— Так он тебе небезразличен? —

Он качает головой. — Мне жаль, Лиллиана. Я думал, ты сильнее этого. Достаточно жесткая, чтобы не позволить своим чувствам вмешаться. Если уж на то пошло, я подумал, что это будет подарком для тебя. Кое-что, что покажет тебе, как я заботился о тебе, даже когда этот грубиян ломал тебя. Жаль, что мне пришлось сделать это таким образом. Я бы предпочел, чтобы ты оставалась со мной, нетронутой до тех пор, пока я не решу, что пришло подходящее время научить тебя самому. Но выбора действительно не было. И теперь ты не ценишь то, что я для тебя сделал. — Он снова прищелкивает языком. — Возможно, тебе тоже стоит кое-что исправить.

Николай издает сдавленный рев, снова дергаясь в ремнях.

— Ты гребаный ублюдок, — рычит он. — Серьезно, свою собственную дочь? Больной ублюдок, это мне ты хочешь причинить боль. Так что возвращайся сюда и почувствуй себя мужчиной, не трогая того, кто не может дать сдачи.

Он сплевывает кровь в моего отца, и он поворачивается обратно к Николаю, еще один кулак попадает Николаю в челюсть.

— Пожалуйста, — снова шепчу я. Я понятия не имею, как я хочу, чтобы все сложилось между мной и Николаем, и чем все это обернется, но я знаю, что это не то, я знаю, что не хочу видеть, как мой отец избивает его до полусмерти.

Я знаю, прежде всего, что я не хочу, чтобы у моего отца была такая власть, за которую он хватается. И я знаю, что не хочу того, что он запланировал для меня.

— Пожалуйста, остановись.

Мой отец дергает головой в сторону чего-то позади меня, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть двух огромных охранников в брюках-карго и черных рубашках, направляющихся ко мне.

— Поместите ее в камеру к другой, — резко говорит он. — Там она может подумать о своей лояльности.

— Что? — Я задыхаюсь, пытаясь отойти за пределы их досягаемости, но у меня нет на это никаких шансов. — Нет, я…прекрати это! Не прикасайся ко мне.

— Оставь ее в покое! — Рычит Николай, но слова обрываются стоном боли. Я не вижу, что с ним случилось, и мне стыдно признаться, но часть меня рада, что я этого не вижу. Я не уверена, сколько еще я смогу вынести.

Двое охранников хватают меня и тащат из комнаты, даже когда я извиваюсь и брыкаюсь в их хватке. Я знаю, что это бесполезно, мне отсюда никак не выбраться. Они не слишком грубы со мной, но я не могу заставить себя беспокоиться так или иначе. Все, о чем я могу думать, это Николай, связанный в той комнате, по милости моего отца и не похоже, что у него много шансов. Я не знаю, почему меня это удивляет, после всех лет, которые я провела на другом конце его “учения”. Но я знаю, сколько в нем жестокости.

Если ему удастся то, что он пытается сделать…

Я не могу позволить себе думать, что это возможно. Если это так, то ни у кого из нас нет надежды. Я скорее умру, чем уступлю тому, чего хочет от меня мой отец и я полагаю, что так и сделаю, если буду бороться с ним слишком долго и упорно. Или он запрет меня и заберет то, что хочет. Меня затошнило от этой мысли. Охранники ведут меня по коридору к ряду камер, и я ахаю, когда вижу кто внутри, в той, перед которой мы останавливаемся.

Сначала я не узнаю девушку, сидящую внутри точно так же, как я не узнала Николая. Но на этот раз дело не в том, что ей так сильно физически больно, а в том, что просто кажется, будто из нее выкачали все. Ее длинные светлые волосы безвольно свисают вокруг лица, растрепанные и жирные, а ее лицо такое бледное, что кажется почти прозрачным. Она выглядит похудевшей, чем раньше, и настолько измученной, что я почти ожидаю, что она упадет в обморок в любой момент.

— Марика? — Шепчу ее имя, и она устало поднимает взгляд, ее глаза немного расширяются, когда она видит меня, как будто это все, на что она способна.

— Лиллиана. — Она печально произносит мое имя, и один из охранников распахивает дверь камеры, а другой бесцеремонно заталкивает меня внутрь.

— Вы двое можете наверстать упущенное. Веселитесь, дамы. — Он захлопывает дверь, и я вздрагиваю, услышав, как поворачивается замок.

Мы выберемся из этого, я не хочу быть запертой в комнате до конца своей жизни.

— Ты в порядке? — Я немедленно подхожу к ней, сажусь на тонкую койку рядом с ней и осторожно протягиваю руку, чтобы убрать волосы с ее лица. Она вздрагивает от моего прикосновения, и я тут же жалею, что пыталась. Мне следовало знать лучше.

— По сравнению с Николаем? — Она горько смеется. — Они показали его мне сегодня утром, ты знаешь. Я видела, что они сделали. Я могу только представить, насколько хуже все стало с тех пор.

— Я тоже только что его видела, — шепчу я. — Мне так жаль, я…

— Это не твоя вина. — Она поворачивает голову и видит выражение моего лица. — Ты действительно думаешь, что я думала, что ты имеешь к этому какое-то отношение? Я знаю таких мужчин, как твой отец, Лиллиана. Я выросла среди них. Мужчины хватаются за соломинку, за власть любым доступным им способом. Николай тоже жестокий человек. Но ему никогда не нужно было стремиться к власти. Твой отец, маленький человек, и он не может подняться достаточно высоко, чтобы схватить это, не создав под собой башню из тел, на которую можно взобраться и встать.

Она тяжело сглатывает.

— Мне жаль. Я не должна была говорить это о…

— Нет, ты должна. — Я тянусь к ее руке, слегка сжимая ее. — Мой отец ужасный человек. Он всегда был таким. Он вырастил меня для того, чтобы отправить в постель твоего отца, зная, что я могу не выбраться оттуда живой и первая часть этого была тоже достаточно плохой. Я провела всю свою жизнь, готовясь к удовольствию одного мужчины и амбициям другого.

— О, Лиллиана. — Марика грустно смотрит на меня. — Я даже представить не могу. А потом Николай…