Отражение Улле
Шрифт:
Эйле лежала неподвижно, сверкая белками глаз.
— Я смотрю, ты ничего не знаешь, — сказал Энки.
— А откуда? — сказал Бату. — Я родился в клетке и всю жизнь там прожил. Вот только семь дней, как попал в дикие земли.
— Чего не знаешь, можно умом понять, — возразил Орми. — Эйле говорила многими голосами. Один-то из них мне знаком. Тот ледяной, жуткий, что произнес неведомые злые слова. Улле голос.
Эйле вздрогнула, зрачки ее вернулись на место, замигала. И заговорила быстро-быстро:
— Зов этот снова… Вижу: в пещере, во тьме, во чреве горы, Старик лежит, борода как снег, ни жив ни мертв, сердце не бьется, дух его светел, бродит в толще скалы, летит над землей, слово для Эйле несет… Зовет нас, ждет. Идем мы, идем к тебе! Скорее, Бату, Энки, Орми! Он ждет нас!
Эйле вскочила, стоит озирается, взгляд безумный.
— Ты, Эйле, сядь, погоди, — говорит Энки. — Куда мы ночью в темноте пойдем? Расскажи толком, что за старик? Зачем он нас зовет? Где ты его увидела?
Эйле замерла, вздохнула, села; разум к ней вернулся; посмотрела устало на братьев и сказала:
— Я давно уже слышу его голос. И не могу ему противиться. Вот мы и идем на его зов, я и Бату.
— След ваш петляет, однако, — заметил Энки.
— Кроме меня, никто его не слышит, — продолжала Эйле. — Кто он — не знаю, но дух его силен и мудр, и Улле не может к нему подобраться. Он все о нас знает: что мы бежали из храма врага, из града Уркиса…
— И нас он тоже знает, — сказал Орми. — Подглядел, должно быть, как мы с братом поднимались на горы Мару… А слово Имира — вот оно, гляди. Знаки на шкуре.
Орми положил шкуру на снег; Эйле и Бату кинулись к ней и во все глаза уставились на знаки.
— Смотреть без толку… Нам Имир открыл тайну знаков на вершине горы. Мы вам расскажем.
— Какая уж тайна, — пробормотал Бату. — Грамоте-то мы обучены. Буквы корявые, но прочесть можно.
И начал вслух повторять Веоров рассказ, слово за словом. Братья в изумлении слушали, а Бату и Эйле, похоже, еще больше удивлялись — тому, что читали. Рассказ закончился. В ту ночь больше никто не вымолвил ни слова. Силы их оставили; заснули.
На другой день нашли под горой потайное местечко: маленькое ущелье, закрытое со всех сторон скалами. Энки сказал:
— Скоро ударят настоящие морозы. Дальше до весны идти нельзя, пропадем. Надо строить зимовье.
Нарубили железными мечами веток, прикрыли ущелье, сверху набросали снега. Оставили узкий лаз: самим вползать и дыму выходить. Управились быстро. Энки неподалеку нашел мерзлого мамонтенка. Порубили на куски, притащили к зимовью; теперь можно до весны об охоте не думать.
Потянулись зимние дни. Люди почти не вылезали из норы: сидели у очага, жевали мясо, болтали о том о сем. Один раз пришел упырь, его закидали горящими головнями — больше не совался. Другой раз волки. От тех тоже отбились. А так-то зима проходила спокойно.
Орми и Энки рассказали попутчикам всю свою жизнь; теперь настал их черед. Бату был мужик молчаливый, из него лишнего слова не вытянешь. Пришлось говорить девчонке. Вот что она рассказала.
Глава 3
В КЛЕТКЕ
Эйле не знала, где родилась, и матери своей не помнила. Помнила только каменные стены, железную дверь и окошко под потолком. В окошко был виден кусочек неба. В этом каменном жилье она и росла. Железная дверь один раз в день открывалась, и входила женщина. Звали ее Грага. Эйле ее любила. Грага заменяла ей и мать, и всех людей, и всех живых тварей. Кроме нее, Эйле до минувшего лета никого не видела. Появлялась Грага всегда в серых одеждах, от нее пахло чистотой.
— Есть трава лен, — пояснила Эйле. — Из нее шьют одежду, как из шкур.
И Эйле была так же одета. В доме у нее — а Эйле не знала, что это клетка, и называла ее домом — всегда было тепло, хоть огонь и не горел. Она и не догадывалась, что снаружи бывает мороз. Грага приносила ей пищу, говорила с ней, отвечала на вопросы, но больше сама спрашивала. То камешков разных принесет и спросит у Эйле, какой ей больше нравится, то нарисует углем закорючку и говорит: придумай, что это такое. Девочке это нравилось. У нее самой, пока она была маленькая, вопросов почти не было, все казалось простым. Есть стены, лежанка, окно. Светлеет окно — день, потемнело — ночь. Есть дверь, и есть Грага. Ну, и еще есть она сама. Изредка Эйле видела в окне пролетающих птиц, но не удивлялась. Ведь окно умело делать день, ночь и сумерки, а если иногда в дневном окне мелькнет обрывок ночи, то что ж тут такого. Никакие звуки в клетку не проникали.
Но однажды Эйле ощутила за стенами дома пространство. Огромный, бесконечный простор. Это была не мысль и не догадка: просто внезапно появилось знание. Как будто открылись глаза. Эйле испугалась и поначалу ничего не сказала Граге. Думала, Грага будет смеяться над ней, а она и объяснить толком ничего не сможет. Но через несколько дней Эйле все же решилась заговорить с Грагой.
— Скажи, Грага, — спросила девочка, — куда ты пропадаешь, когда выходишь за дверь? Когда тебя здесь нет, есть ли ты где-то еще или ты каждый раз исчезаешь и снова рождаешься, как день и ночь?
Грага в тот раз промолчала, а на другой день пришла и сказала:
— Я отвечу на твой вчерашний вопрос, Эйле, но сначала объясни, почему он вдруг у тебя появился? Не слышала ли ты каких-нибудь голосов, кроме моего? Или, может быть, ты увидела что-то ночью, во сне?
Эйле попыталась рассказать, как знание пришло к ней неведомо откуда, как внезапно она поняла, что за стенами есть большой мир. Рассказала и про сны. А Эйле много чего повидала во сне, хоть и не могла найти слов, чтобы описать это. Ведь она знала совсем мало слов. Стена, пол, дверь, окно, день, ночь, еда, Грага. А по ночам ей являлись неведомые чудища, ледяные дворцы, люди, звери, города, горы… Эйле считала, что на самом деле ничего этого нет — так, выдумка, пустые мысли. Она была уверена, что Грага ее не поймет. Но она ошиблась.
— Хорошо, — сказала Грага, дослушав. — Теперь я отвечу на твой вопрос. Да, за этими стенами существует мир. В нем всего много: места, воздуха, людей, таких, как ты и я…
— Хочу туда! — закричала Эйле. — Почему ты раньше молчала? Почему я все время здесь, если мир такой большой? Выведи меня за дверь, я хочу его увидеть!
— Подожди. Слушай, Эйле, я желаю тебе только добра. Большой мир есть, но напрасно ты так туда рвешься. Он очень плох. Он несет страдания всем людям. Мы рождаемся лишь затем, чтобы провести в муках долгую, тяжкую жизнь, и только в смерти обретаем покой, превращаясь в ничто. Тебе повезло. Ты ничего не видела и не знаешь, кроме этих стен; они скрывают тебя от злого мира. Твоя жизнь здесь не многим отличается от небытия, поэтому тебе почти незнакомы страдания.