Отражение

Фрэнсис Дик

Лорд Уайт промолчал. Тогда я заговорил снова:

Неужели вы искренне верите, что конный спорт выиграет от платных распорядителей? Если да, простите меня. Подите прочь, — сказал он хрипло. До свидания, сэр.

Я встал и направился к двери, но на пороге лорд Уайт окликнул меня:

Подождите, Нор… Мне надо подумать.

Я растерянно обернулся.

Сэр, — вновь обратился я к нему, — все так уважают и любят вас… Никто не мог равнодушно идеть, что с вами происходит. Не уходите, Нор. Присядьте, прошу вас.

Нет, его голос не смягчился.

В нем по-прежнему слышался упрек, осуждение и… готовность защищаться.

Я снова сел в кресло. Лорд Уайт подошел к окну и, повернувшись ко мне спиной, долго стоял, погруженный в свои невеселые мысли, и смотрел в

сад на голые замерзшие кусты роз.

Не помню, сколько времени прошло. Окажись я

на месте лорда Уайта, мне тоже было бы над чем

поразмыслить. Когда он, не оборачиваясь, заговорил ¹ вновь, голос его был спокоен и тверд.

Скажите, — спросил он, — сколько людей видели эти фотографии? Не знаю, кому показывал их Джордж Миллейс, ответил я. — Ну а я… их видел один мой приятель он был со мной, когда я обнаружил фотографии. Но он не знает ден Релганов. Он очень редко бывает на скачках. Так вы, стало быть, ни с кем не советовались, прежде чем прийти ко мне? ₍ Нет, сэр.

Он снова надолго замолчал. В доме было тихо. Казалось, замок, как и я, затаив дыхание, ждал, что будет дальше.

Вы, наверное, собираетесь рассказать эту забавную историю приятелям? — тихо спросил лорд Уайт. Что вы, сэр, — возразил я, ужаснувшись. — Ничего подобного. Ну и как прикажете благодарить вас? — Он вновь замолчал, но, сделав над собой усилие, продолжал:

Деньгами? Или чем-нибудь еще?.. Что вы хотите за свое молчание?

Он не обернулся. Нас разделяло расстояние в шесть шагов. Но я физически ощутил ожег пощечины.

Вы ошибаетесь, — сказал я. — Я не Джордж Миллейс. Я… пожалуй, пойду.

И быстро вышел — прочь из этой комнаты, прочь из этого дома, подальше от этого человека и его заросшего сорняками поместья. Давно уже никто не оскорблял меня так ужасно.

В среду ничего особенного не произошло. День оказался еще беднее событиями, чем ожидалось. С утра я собирался в Кемптон, но тут позвонил Гарольд и сообщил мне, что Коралловый Риф сегодня не сможет участвовать в скачках — он не в форме.

Эта проклятая тварь всю ночь металась в стойле, пожаловался Гарольд. — Представляешь, просыпаюсь, слышу, как он бьется, бросился туда, принялся успокаивать, но сколько он там прокуролесил — одному богу известно. Почти выдохся, чертов сын, когда я прибежал. Виктор будет недоволен.

Плакали мои денежки! Не стоило тратить бензин, чтобы просто поглазеть на скачки, так что я предпочел остаться дома и отпечатал фотографии для Ланса Киншипа.

В четверг я все же отправился в Кемптон. Мне предстояло сделать всего один заезд, и дорогой я не мог не сокрушаться о скудости заработка на этой неделе. Но не успел я шагнуть в ворота, как ко мне подскочил свирепого вида коротышка и закричал, брызгая слюной, что

его хозяин ищет меня и чтоб я не зевал, если хочу скакать на свободных лошадях из их конюшни.

Я не стал зевать и поспел к тренеру как раз вовремя: он уже решил, что я задерживаюсь, и еще немного, договорился бы с другим жокеем.

Никому теперь верить не стану, — сказал он, шумно отдуваясь, словно только что пробежал стометровку, хотя наверняка минут пятнадцать с места не сходил, ждал, когда я подойду. — Звоню вчера жокею, спрашиваю, как себя чувствуешь после падения? Он говорит, нормально. А сегодня утром звонит и преспокойно сообщает, что у него, видите ли, грипп. Как вам это нравится?

По-моему, он не виноват, — ответил я, с трудом сдерживая смех. Преступное легкомыслие.

У лошадей легкие были получше, чем у тренера, но этим, к сожалению, их достоинства исчерпывались. На первой я пришел третьим из шести, вторая упала у предпоследней изгороди: неприятно, но ни лошадь, ни я не пострадали.

Третья лошадь, на которой я, собственно, и должен был скакать в тот день, тоже не выказала особой резвости — неуклюжий малолеток-недоучка, ни стати, ни умения. На скачках для новичков я осторожно провел его через все препятствия, но неблагодарный тренер заявил, что я полз, как черепаха, — лошадь и разогреться-то не успела. Вот так.

Мы опередили шестерых или семерых, спокойно сказал я.

А от шестерых или семерых отстали, — возразил тренер. Подождите, она еще себя покажет, — кивнул я. — Нужно время.

И терпение. И недели, месяцы беспрерывных тренировок. Возможно, лошадь не увидит ни того, ни другого, а мне, наверное, в другой раз не предложат на ней скакать. Тренеру плевать, он будет стараться выжать предельную скорость, пока лошадь, за недостатком выучки, не свернет себе шею у открытой канавы.

Бедная лошадь.

Я с облегчением отметил, что лорд Уайт не пришел на скачки. Зато, к моему удивлению, на скачки пришла Клэр. Она поджидала меня у весовой, и я сразу увидел ее, когда, переодевшись в цивильное платье, выходил из раздевалки.

Привет, — сказала она. ¹ Клэр! Я решила, что должна увидеть скачки не по телевизору. — Глаза Клэр смеялись. — У вас тут всегда так?

Пасмурное небо, полупустые трибуны…

Почти всегда, — ответил я. — Как ты добиралась? Поездом. Очень познавательно. А тут у меня прямо глаза на лоб лезут, до того все необычно.

Ну, куда теперь? Может, хочешь выпить? Если не очень — поедем в Ламбурн. В Ламбурн, — решила Клэр после недолгого раздумья. — Оттуда я смогу добраться домой

поездом.

Я вез ее в Беркшир, и на душе было непривычно хорошо и спокойно оттого, что она сидит рядом. «Возможно, — подумал я, пытаясь осмыслить свои чувства, — это потому, что Клэр

— дочь Саманты».

В доме было темно и холодно. Я включил свет и отопление, поставил на огонь чайник. Зазвонил

телефон. Я поднял трубку, и прямо мне в ухо ворвался громкий пронзительный голос: