Отражение
Шрифт:
но, так что я ограничился несколькими затрещинами да парой подножек, только и всего.
Если бы я сказал им, что Мэнди унаследует огромное состояние — пусть только докажут, что она моя сестра, — это спасло бы меня от избиения. Но я предпочел промолчать.
У весовой с кислой миной стоял Гарольд и ждал, пока я подойду поближе.
Опоздал… — сказал он. — И хромаешь… В чем дело? Растянул сухожилие. Скакать-то сможешь? Да. Ну, слава богу. Виктор Бриггс здесь? — спросил я. Нет, он не приехал. Можешь не волноваться — у Панциря нет никаких шансов выиграть, так что скачи, как обычно. И чтобы без глупостей.
Я кивнул, пряча улыбку, и Гарольд пошел своей дорогой, на прощание подарив мне еще один свирепый взгляд.
Если честно, Филип, — сказал Стив Миллейс, проходя мимо, — он тебя в грош не ставит. Да нет, ты ошибаешься. Просто у него такая манера общаться. Не знаю, я бы такое терпеть не стал.
Глядя на слишком юное, воинственное лицо Стива, я подумал, что он еще не знает, какое грубое обличье порой принимает приязнь.
Удачи тебе, — спокойно пожелал я. Спасибо, — ответил Стив и прошел в весовую.
Никогда ему не стать таким, как отец, — ярким,
оригинальным, способным все понять, безжалостным и коварным, — никогда.
Я прошел за Стивом в весовую и переоделся в цвета Виктора Бриггса. Недавнее внимание, которым почтило меня Братство Высшей Благодати, отзывалось болью в каждом мускуле. Пустяки, ничего серьезного, подумал я, надеясь, что пинки и зуботычины
никак не отразятся на результатах предстоящего заезда.
Я вышел на воздух. У дверей в весовую стояли Эл- джин Яксли и Барт Андерфилд. Они что-то шумно обсуждали, то и дело похлопывая друг друга по плечу. Они были пьяны. Увидев меня, Элджин Яксли поспешно ретировался на нетвердых ногах, а Барт, с трудом удерживая равновесие, пьяно шагнул мне навстречу.
Здорово, приятель, — сказал он, обдавая меня запахом перегара. — Тебе первому скажу: Элджин новых лошадей покупает. Тренировать буду я, а кто же еще?. В Ламбурне о нас еще услышат! О нас скоро на всех соревнованиях услышат. — Он обласкал меня отеческим' взглядом. — Элджин — голова! У него такие планы! Рад за него, — сухо ответил я.
Трезвея, Барт вспомнил, что я никогда ему особенно не нравился, и отправился поделиться доброй вестью с другим, более благодарным слушателем. Я смотрел ему вслед и думал, что Элджин Яксли уже никогда не убьет лошадь ради страховки. Ни одна страховая компания не поверит клиенту дважды. Но Элджин Яксли уверен, что никто не знает о его преступлении… а человеческая натура не меняется. Однажды он смошенничал, и это сошло ему с рук — кто поручится, что ему не захочется попробовать снова? Планы… Слушать противно.
И вновь я оказался перед выбором. Я мог бы представить полиции или страховой компании доказательства виновности Элджина Яксли. Но в таком случае придется сказать, что уличающие фотографии достались мне по наследству от Джорджа Миллейса… шантажиста. От Джорджа Миллейса, мужа Мари, которая сейчас ценой неимоверных усилий выкарабкивается из-под обломков своей жизни, хрупкими пальцами цепляясь за каждую ниточку надежды. Чтобы свершилось правосудие, я должен буду втоптать в грязь дорогое ей имя. После такого Мари уже не подняться. Правосудие подождет.
…По программе Панцирь должен был участвовать в третьем заезде. Крупнейшим событием дня считался четвертый
• Кромптоне, а потому стал фаворитом в Ньюбери, пднако почти всю дистанцию держался четвертым. У третьей перед финишем изгороди мы обогнали одну лошадь — у предпоследней — еще одну и последним прыжком вырвались вперед. Тут я опустился в седло и, хлестнув Панциря поводьями, взял его в шенкеля и положился на бога: сил после]утренней потасовки в Хорли у меня почти не осталось.
Панцирь пришел первым. Я был совершенно измочален, чем немало удивил Гарольда, наблюдавшего, как неуклюже я расстегиваю пряжку подпруги. Нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу Панцирь [резким движением едва не сбил меня с ног.
Что с тобой, Филип? Ты же всего две мили ;проскакал.
Я, наконец, расстегнул подпругу и, сняв седло, ощутил неожиданный прилив сил.
Со мной все в порядке, — сказал я, криво улыбнувшись Гарольду. — Отличный заезд. Можно сказать, образцовый.
| — Да какой к черту образцовый! Просто ты выиграл
I- вот и все. Ты, похоже, всякий удачный заезд считаешь образцовым.
Я оставил Гарольда принимать поздравления и отвечать на вопросы журналистов, а сам пошел взвешиваться, и, пока отдыхал на скамейке у вешалки, меня осенило: я вдруг понял, что делать с Элджином Яксли.
В последние две недели я приобрел привычку возить с собой в машине не только два любимых фотоаппарата, но и фотографии, которые могли пригодиться. В багажнике лежали, например, перепечатки для Ланса Киншипа, хотя сам он все не приходил за ними; там же хранились четыре снимка, компрометирующие Элджина Яксли, и я забрал их сразу после окончания главного заезда. '
8 последнем заезде я должен был скакать на одном из новичков Гарольда. Заявок на скачки для новичков на этот раз оказалось так много, что лошадей разбили на две группы и решили пустить по очереди, так что последний заезд оказался не шестым, как обычно, а седьмым. Мне выпало большое «окно» — довольно времени, чтобы осуществить задуманное.
Найти Элджина Яксли было нетрудно — труднее оказалось оторвать от него Барта Андерфилда.
Можно вас на минуточку? — спросил я у Яксли. Не утруждайте себя вопросами, я вам сразу скажу — вы на наших лошадях скакать не будете, — начальственно заявил Барт. Оставьте своих лошадей при себе, — сказал я. Что же вам в таком случае нужно? Мне нужно кое-что передать мистеру Яксли, — я повернулся к Яксли, — но с глазу на глаз. Ну хорошо, хорошо, — Яксли не терпелось узнать, в чем дело. — Подожди меня в баре, Барт.
Барт забеспокоился и искательно посмотрел на Яксли, но тот был неумолим, и Барту пришлось убраться.
Давайте отойдем вот сюда, — сказал я, кивнув на зеленый островок у ворот, где нас не могла услышать любопытная толпа возвращающихся с больших скачек зрителей. — В ваших интересах, чтобы мои слова не достигли посторонних ушей. Да в чем, собственно дело, черт побери? Вам привет от Джорджа Миллейса.
Его лисий нос заострился еще больше, усы ощетинились. Выражение тупого самодовольства сползло с лица, черты исказились яростью и страхом.