Отречение от благоразумья
Шрифт:
Я решил, что отче Густав будет доволен. Потом подумал еще и засомневался. В последнее время грозный герр Мюллер несколько изменился, не знаю только, к лучшему или худшему. Он стал более здравомыслящ и циничен, несколько раз отменял приговоры, одобренные его высокопреосвященством Мак-Даффом и аббатом Гиберновым, проводил изрядное количество времени в библиотеке и мало с кем общался. Может, потребленное им колдовское яблочко действительно имело какие-то свойства? В чем же тогда они проявляются?
Из Консьержери я прямиком отправился в квартал Марэ, где с изумлением выслушал очередную сногсшибательную новость. Мадам Кокнар переехала — вместе со своей мастерской, белошвейками и Бедными
— Мы нашли нашего папочку! — ликующе сообщила Франсин Ларшан, когда я отыскал их новое жилище — небольшой уютный особнячок, наверняка вылетевший в кругленькую сумму, и ввалился туда эдакой разновидностью Святого Николая, ибо до Рожества оставалось всего три дня, а я привез с собой уйму подарков для сестричек и их покровительницы. — И он нас признал!
Сохранились еще на свете честные люди... Загадочный отец Бедных Сироток, человек благородного происхождения, будучи лет восемнадцать назад в гостях у своих друзей (дальних родственников госпожи Кокнар), не то в порыве высоких чувств, не то спьяну проникся страстью к тамошней молодой домоправительнице, Жаклин Ларшан. Последствия не замедлили сказаться спустя положенные девять месяцев, когда на свет явились очаровательные близняшки Франсин и Шарлотта. К сожалению, Жаклин умерла при родах, оставив детишкам в качестве приданого несколько неподписанных куртуазных записочек их папочки к ней, да полную шкатулку всяких безделушек, подаренных им же.
Достигнув более-менее разумного возраста, сестрицы Ларшан с самоуверенностью и целеустремленностью не знающей преград молодости решили отправиться в Париж, отыскать блудного папашу и потребовать своего законного места в жизни. Что, как ни странно, им удалось.
— Кто же вы теперь? — поинтересовался я.
— Виконтессы де Гранвиль, — торжественно объявила Франсин. — Наш папа служит при канцлере королевы, господине де Люине, так что нам разрешено бывать в Лувре! И у нас есть собственный дом! Здорово, правда? А чем вы занимаетесь в Праге? Еретиков ловите вместе с этим жутким Мюллером? — на мгновение она перестала засыпать меня сплетнями парижской жизни пополам с расспросами и серьезно заметила: — Знаете, вы изменились. Я вас сначала даже не узнала.
Это что, тонко завуалированный комплимент или пребывание в столице Чехии пагубно сказалось не только на состоянии моего ума, больше заслуживающего названия «помраченного», но и на внешности?
Франсин и Шарлотта в доказательство своей близости к высшему свету Парижа раздобыли мне приглашение на рождественский бал у Люиней, который намеревалось осчастливить своим визитом королевское семейство. Упустить такое зрелище? Да никогда в жизни!
Благородное собрание меня слегка разочаровало. Захотелось обратно, в Прагу, к моим сумасбродным и непредсказуемым друзьям-приятелям, в трактир пани Эли или к студиозусам в «Прашну Брану». Внимание мадам королевы устремлялось только к безотвязно следовавшему за ней кардиналу дю Плесси, отныне еще и герцогу де Ришелье (ехидная Франсин не преминула шепотом наябедничать, что кардинал не только духовник Ее величества, принимающий исповеди и отпускающий грехи, но и постоянный источник этих самых грехов. Более скромная или более благоразумная Шарлотта потупила глазки и ткнула сестру локтем в бок), подрастающий Луи XIII терялся в тени всесильной родительницы, его нареченная невеста, инфанта Анна Австрийская, в своем черном одеянии
Короткий разговор с кардиналом де Ришелье меня ни к чему не обязал — его высокопреосвященство имел вид рассеянный, и только по цепкому холодному взгляду я мог определить, что молодой министр королевы Марии запомнил и принял к сведению все привезенные мною новости. Но светлейшего Армана дю Плесси больше интересовали не пражские чудеса и приветы от герра Мюллера, а французская политика, посему Ришелье вскоре сухо со мною раскланялся, а когда я уже был в дверях, вдруг окликнул:
— Ап Гвиттерин, постойте! — у кардинала всегда была отличнейшая память на имена и лица. — Передайте преподобному отцу Густаву вот что... Пусть ждет. В Священной Римской империи накопился гной и, по моему мнению, фурункул скоро прорвется. А напрямую вмешиваться в дела императора и его наместников весьма чревато... Следует выждать, не привлекая к себе внимания. Предостерегите мсье Мюллера. Можете идти, сударь.
Меня так и подмывало спросить, что именно Ришелье имел в виду, но субординация оставалась таковой даже в будуаре Луврского замка. Вечно-то кардинал темнит, не договаривает и делает вид, будто осведомлен обо всех секретах мироздания. Хотя кто его знает — по общим утверждениям, герцог де Ришелье очень умный и серьезный человек. Надо будет обязательно рассказать нашему преподобнейшему отцу о предупреждении кардинала, пусть герр Мюллер делает свои выводы...
В общем, я дождался ужина, стащил парочку пирожных, экзотический фрукт, привезенный из колоний Нового Света, и смылся незамеченным высшим светом, как и пришел. Подумаешь, еще один неудачливый искатель милостей Фортуны.
Облетевшие деревья в саду при отеле канцлера разукрасили гирляндами цветных фонариков, раскачивавшихся на ветру и выхватывающих из темноты человеческие силуэты. Желающие посекретничать всерьез отправлялись сюда, надеясь не стать подслушанными и увиденными. Миновав этот рассадник тайн, я протолкался через толпу стражников и разнообразных лакеев у ворот, прошел мимо дожидающихся хозяев экипажей, размышляя, куда бы податься. В Консьержери? Там мое присутствие необязательно. К госпоже Кокнар, слушать воркотню ее благочестивых и занудливых приятельниц? Скучно. В кофейню к мадам Нинон? Пожалуй...
Раздавшийся из уличных сумерек двойной свист извещал о том, что в соседней подворотне скрывается некто, желающий побеседовать со мной с глазу на глаз. Этот условный знак был мне известен, но на всякий случай я сдвинул поудобнее ножны с кинжалом и предусмотрительно остановился неподалеку от темного провала арки. Там зашевелились и наружу выглянула не слишком законопослушного вида физиономия, перечеркнутая кожаной лентой повязки.
— С возращеньицем, — не то подобострастно, не то саркастически поприветствовал меня одноглазый. — Как доехали?
— С нетерпением ожидаю наступления того радостного дня, когда настанет пора собираться обратно, — откликнулся я. — Мое почтение, мсье Барбетт. Что новенького в Париже?
— Пока стоит, — Жан Барбетт, неизвестно почему носящий прозвище «Дубовый Нос», карманник и мошенник, по совместительству также осведомитель инквизиции, ищейка и устроитель темных делишек, сплюнул на мостовую и небрежно осведомился: — Записку привезли?
Я молча кивнул, решив вынудить его заговорить первым. Что-то у него есть, и за это «что-то» он рассчитывает получить недурственный куш, иначе зачем ему понадобилось узнавать о моем приезде и том, где меня найти?