Отречение от благоразумья
Шрифт:
Его место занял отец Алистер Мак-Дафф. Признаться, мало кто из нас ожидал такого поворота судеб и карьер. Тем не менее, кандидатуру отца Алистера поддержал сам пан Мартиниц, и состоялась вульгарно пышная церемония возведения в сан, с зачитыванием буллы Папы Павла и латинскими песнопениями. Герр Мюллер, кажется, пребывает в некотором затруднении — один из его подчиненных теперь стал почти что равен ему. Лабрайду все происходящее категорически не нравится, однако высказывать свое мнение вслух он не желает.
Убийц Каспера фон Краузера так и не нашли. Орсини подружился с Лэрцем и Жаннет, теперь они иногда заходят ко мне в гости.
Делла Мирандолу не обвинили, но и не оправдали. Отец Алистер —
Леонард молчит. Проклятый демон со времени процесса над Фортунати не входил в тело Мирандолы и предпочитал не показываться на глаза смертным. Однако я точно знаю, что демон по-прежнему остается в Праге и чего-то ждет.
Я рылся в записях отца Фернандо в поисках намеков или указаний, касающихся китайской шкатулки. Нашел странный чертеж, похожий на конструкцию головоломки. Чем занимался Фернандо, на что наткнулся? Непонятно...
В Праге затевается что-то нехорошее. Император Рудольф, разозленный непрекращающимися письмами из Рима, отнял у протестантов еще несколько дарованных раньше привилегий. Гугеноты приняли это решение кесаря вроде со смирением, хотя не думаю, что оно несет в себе хоть каплю искренности. Фон Турна вывели из состава городского совета, против чего вроде бы возражал Славата, но его не послушали.
Больше всего меня беспокоит гробовое молчание имперского наместника Ярослава фон Мартиница. Он тоже ждет. А вот чего — неизвестно...
Мои дела не хороши и не плохи. Пани Маргарита несколько раз присылала многозначительные записочки, на которые я решил не отвечать. За пренебрежение обязанностями я схлопотал неделю заключения на хлебе и воде, однако не слишком расстроился, ибо мне высочайше разрешили взять в камеру несколько книг и вести записи. По выходе на свободу меня ждал сюрприз: герр Мюллер решил на некоторое время отправить меня с глаз долой, ибо отец Алистер неоднократно намекал, что секретарь нунциатуры слишком много себе позволяет. Так что на Рождество я отправляюсь в Париж — с отчетами, документами, уймой ничего не значащих поручений, а также грудой подарков для всех знакомых и приятелей. Первый раз в жизни еду с такой помпой: подорожная инквизиции, векселя на предъявителя к парижским банкирам, огромная карета и швейцарская охрана...
Так и возгордиться недолго.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
МЯТЕЖНИК
Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены.
УВЕРТЮРА
Рождественские встречи
Заблудился я абсолютно нелепо и внезапно, как это всегда происходит. Все, что я мог с уверенностью сказать: сейчас вечер одного из дней середины января 1612 года, а где-то в пятнадцати-двадцати милях к югу находится Прага. Окружающий мир безнадежно тонул в круговерти летящих снежных хлопьев, неожиданно возникающих кустарников, каменных оград на склонах холмов и полнейшей неизвестности. В нее мы и устремлялись бодрым шагом — я и две мои лошади, пока у более сообразительных животных не хватило ума встать на месте, повернувшись крупами к налетающему ветру, и категорически отказаться идти дальше. Мне все же удалось уговорить их пройти еще немного, а потом мы едва не врезались в какую-то постройку, совершенно неразличимую за косыми росчерками метели.
Бросив лошадей на произвол судьбы, я, спотыкаясь на каждом шагу, отправился вдоль деревянной стены, обнаружил закрытые на хлипкий засов ворота и пришел к выводу, что наткнулся на обыкновеннейший сенной сарай. Неприкосновенность чужой собственности вскоре оказалась грубейшим образом нарушена, и мы забрались в крохотный мирок, пахнущий мышами, сухой травой и минувшим летом. Снаружи завывал ветер, заталкивая в щели пригоршни снежной крупы, сарай время от времени содрогался от особо сильных натисков стихии, но лошади вели себя спокойно, и я решил, что вполне заслуживаю права вздремнуть до рассвета или пока не окончится буран.
Снилось мне Рождество в Париже, бойкие сестрички Ларшан — Бедные Сиротки, крепость Консьержери и прочие приятные вещи, которых я лишился...
Я возвращался в Прагу, выполнив все данные мне поручения, развезя и вручив адресатам все предназначенные им письма, переговорив со всеми нужными людьми, потратив почти все выделенные мне деньги и не вернув кучу долгов. Рождественские праздники в столице Франции, надо заметить, обходятся недешево как устроителям, так и участникам. И я бы ни за что не угодил на нынешнюю должность игрушки природы, если бы не благородный дон Хуан-Карлос-Игнацио-Леон де Кабортальеза-Монтальво, в отсутствие герра Мюллера потихоньку присвоивший себе все полномочия главы нунциатуры...
Мы друг другу сразу не приглянулись. Он счел меня любимчиком господина легата (безосновательно и незаслуженно), я его — эгоистом и неуемным честолюбцем (по-моему, он вполне соответствовал этим критериям). Вдобавок я слегка перестарался с исполнением возложенной на меня отцом Густавом миссии приструнить разошедшегося подчиненного.
— Выскажите ему мое высочайшее неудовольствие — либо за проявленную нерадивость, либо за чрезмерное усердие, — распорядился герр Мюллер. — Все равно за что, лишь бы он не слишком много себе позволял. С этими испанцами никакого сладу, всегда стараются казаться святее Папы Римского... Да, и передайте наилучшие пожелания монсеньору кардиналу де Ришелье. Этот далеко пойдет, попомните мои слова... если не споткнется, — он чуть смущенно хмыкнул и добавил: — Кстати, извинитесь перед ним от моего имени за позаимствованные папские буллы.
— Святой отец! — укоризненно взвыл я. — А как насчет «не укради»?
— Во имя благих целей, — отпарировал с надменным видом его высокопреподобие. — И вообще, не судите, да не судимы будете. Марш отсюда! Вас ждут не дождутся в Париже.
Вообще-то я полагал, что герр Мюллер тоже надумает вернуться во Францию, однако и его покорило призрачное очарование Праги. А может, он предчувствовал грядущие перемены и хотел оказаться их свидетелем. Не знаю. Я отправился пересчитывать знакомые пятьсот шестьдесят миль в другую сторону, навстречу закату и прекрасной Франции. Отец Хуан, как я уже говорил, моему появлению не слишком обрадовался, особенно когда я вывалил на него груду нуждающихся в рассортировке докладов, отчетов и инструкций, а сам гордо удалился навстречу незатейливым радостям бытия.
Консьержери, как совершенно верно заметил отец Лабрайд, все больше приобретала черты некоей полусветской-полуцерковной канцелярии, заметно пополнилась новыми лицами и занимала в умах придворных и горожан статус того общества, с которым лучше не связываться. Под чутким руководством дона Кабортальезы за полгода состоялось уже с десяток шумных процессов, закончившихся кострами и виселицами, остатки эзотерического кружка мадам Галигай безжалостно разогнали, а всем уцелевшим ведьмам и колдунам недвусмысленно предлагалось сидеть и не высовываться.