Отрешенные люди
Шрифт:
— Сами они не сунутся, — со знанием дела пояснил Харитон Зацепа, — вот ежели бы их сотни две, а то и три было, тогда другое дело.
— Ружей боятся?
— А как же. Но закон у них один: вдесятером на одного идти, чтоб без промашки совладать с неприятелем, значит. Но мы их сами не задираем и вам не советуем, а то… — неопределенно махнул рукой урядник.
— А то что? — не унимался Зубарев. — Засаду устроят? Или ночью перережут?
— Это вряд ли… Не те нынче киргизы пошли, что ране были, — утер взмокший от испарины
— Расскажи как, — разговор все больше занимал Ивана, ему хотелось подробнее узнать о неизвестном ему народе.
— Да лучше не знать, — перекрестился Харитон, — а то, не приведи Господь, помирать тут придется ни за что ни про что. Поболтали и ладно. Надо и дальше ехать. А здесь я засаду оставлю из двух казаков. Они после нас непременно наведаются, — кивнул он в сторону степи, — как саранча кидаются на наши стоянки, ищут, авось, чего интересное для них оброним. Если повезет, то может, и изловим кого, — и он отправился отдавать приказания.
К вечеру добрались до небольшой речушки, через которую имелся неглубокий брод по отмели. Там и встали на ночлег, направив четверых казаков в караул, из–за опасения внезапного нападения со стороны степняков.
— Это еще нашей землей считается, — показал он вокруг себя, — а на той стороне уже киргизская. Туда в одиночку лучше не суйся, потом и костей не сыщешь.
— А как же купцы? Братовья вон мои до самой Кяхты ходят, и ничего? продолжал расспрашивать урядника с любопытством Зубарев.
— Купцы другое дело, — отвечал рассудительно тот, — они с иноверцами торг ведут, товары им везут, скот скупают. Купцов по ихним законам трогать нельзя, Аллах накажет.
Казаки тем временем быстро поставили захваченные с собой палатки так, чтоб вход смотрел в сторону степи, коней стреножили, загасили костерок и, как ни в чем не бывало, завалились спать. Иван Зубарев, умаявшись с дороги, чуть задремал, но его тут же одолели комары, и, как он ни закрывался с головой, ни ворочался с боку на бок, сон не шел. Поняв, что не уснуть, осторожно выбрался из палатки, направился к речке. Услышал в темноте сбоку, как щелкнул курок пистолета.
— Кто? — раздался приглушенный голос, и он узнал Кураева, различил его напряженный силуэт.
— Свои, — ответил Иван небрежно, — тоже не спится?
— Комары чертовы заели вконец, — опустил пистолет поручик, — как только киргизы живут в этой степи?
— Комаров и в Тобольске хватает, да ничего, живем, — поддержал разговор Зубарев. — А что, в Петербурге их совсем нет?
— Как нет? Царь Петр город на болотах ставил, а где болота, там и комар.
— Оно, конечно, — поддакнул Иван и замолчал, не зная, о чем говорить далее с поручиком.
— Так значит, не приходилось в Санкт—Петербурге бывать?
— Нет пока, — смущенно отвечал Иван, но тут же добавил, — но собираюсь быть. Надобность у меня… Вот брата выручу и поеду.
— Зачем же вам в Петербург? — и хотя в темноте не было видно лица поручика, но, судя по тону, он улыбался, говорил с явным превосходством. Поди, при дворе ждут?
— Может, и при дворе. Дело мое важное, государству и императрице прибыток хочу принесть… Прииски золотые сыскать.
— Вот как? — Кураев явно не поверил словам Ивана, но на всякий случай поинтересовался, — и большие прииски?
— А кто их знает. Может, и большие. Не бывал еще там. Крестный сказывал, будто золота там… тьма–тьмущая.
Кураев хихикнул в темноте, но, поняв, что поступил не совсем тактично, сделал вид, будто поперхнулся, закашлялся и, чуть выждав, рассудительно заметил:
— Вы, я погляжу, весьма опрометчиво поступаете, пускаясь в подобные разговоры со всеми подряд.
— Но ведь мы с вами давно… ну, пусть не очень, но знакомы. Вы мне помогли, собственно… Да и что с того, коль расскажу. Те прииски еще искать да искать надобно. Крестный мне только примерно сказал, где они.
— И кто ваш крестный?
— А вот этого говорить не стану! Не на того напали. Знаю я вас, поспешил отплатить за насмешку Зубарев. Но потом, подумав, продолжил, — но если вы мне честное слово дадите, что в тайне все оставите, то скажу.
— Не буду я вам никакого честного слова давать, — неожиданно со злыми нотками в голосе заявил Кураев, — говорили мне про вас, провинциалов, будто душа у всех нараспашку, не верил. А оно истинно так и есть. Не вздумайте в столицу приехать, а то вас, голубчика, оберут, разденут и по миру нагим пустят. Любят у нас простачков, таких вот…
Зубарев надолго замолчал, надулся, сидел молча, отмахиваясь от комаров, думая при том:
"И чего я ему плохого сделал? Он спросил — я ответил. В самом деле, поди, придется в Петербург ехать, чтоб разрешение на прииски просить. Может, к самой императрице подведут, коль дело стоящее окажется, чином наградят поболе, чем у этого зазнайки. Нашел простачка…"
Кураев понял, что собеседник обиделся, и, чтоб как–то перевести разговор на другую тему, вынув трубку и табак, спросил:
— Табачку не желаете?
— Благодарствую, не курящие мы. Батюшка сказывал, мол, трубокуров в аду заставят черти огонь глотать. Грех то великий, смрадом дышать.
— Не скажите, не скажите. Не велик и грех: одну, другую трубочку выкурить, — поручик набил трубку и высек огонь, отчего высветилось его лицо с прямым правильно посаженым носом и лукаво блеснули глаза. — А вы не старой ли веры держитесь? Как–то я сразу и не подумал.
— Да нет, меня родители по новой вере окрестили, но сами, скрывать не стану, правильной веры держатся. Только вы это… — вновь спохватился Зубарев, — не скажите кому… Я это вам так, по дружбе выложил. Другим знать ни к чему.