Отрешенные люди
Шрифт:
... А уже на другое утро граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин бодрым шагом входил в приемную императрицы и сердито приказал выскочившему из соседней комнаты камер-лакею:
– А ну, мил человек, доложи, кому положено, что канцлер российский с важным донесением явился на доклад к императрице.
На удивление, его приняли довольно быстро, и, когда он лишь переступил порог царского кабинета, то увидел стоящего сзади Елизаветы Петровны в роскошном парике с прядями, достающими до пояса, Ивана Ивановича Шувалова.
– Что у тебя стряслось, граф?
–
– Нам бы, государыня, с глазу на глаз переговорить, - внутренне сжавшись и глядя в глаза Шувалову, попросил канцлер.
– Какие такие секреты у тебя, про которые нельзя при ближнем моем человеке говорить, - тем же неприязненным тоном заявила Елизавета Петровна, - говори, говори, не стесняйся.
– Да уж нет, государыня, погожу, - и не думал сдаваться Алексей Петрович, не отрывая глаз от переносья Шувалова. Тот почувствовал, что канцлер не уступит и счел за лучшее удалиться.
– В академии мне быть надобно, матушка, - низко поклонился он императрице, - дозволь поехать. Да и граф вон как смотрит на меня, не ровен час, укусит вдруг.
– Я ему покусаюсь, - засмеялась Елизавета Петровна, довольная, что щекотливый вопрос удалось решить миром, - такую трепку задам, будет у меня долго помнить, как друзей моих обижать. Слышишь, граф?
– проговорила, подставив Шувалову для поцелуя румяную щеку.
Алексей Петрович дождался, когда за Иваном Ивановичем закрылась дверь и, подойдя к столу, за которым сидела императрица, положил перед ней на стол лист бумаги с написанными столбиком фамилиями.
– Что это?
– спросила она, близоруко щурясь.
– К награде, что ли, всех их представить решил? Все они мне известны, из почтенных семейств люди. Поясни, чего под нос мне за бумагу суешь.
– Все они в тайное общество входят, - развел руками канцлер
– Быть того не может, - привстала с кресла императрица. При этом Бестужев заметил, как побелели ее, бывшие еще минуту назад румяными, щеки и оттопырилась нижняя губа.
– Врать я, государыня, с детских лет не обучен, а уж на старости и совсем не пристало. Да и вы меня доподлинно знаете: не бывало такого, чтоб я непроверенные сведения к вам нес. И тут все правильно изложено.
– С какой целью то общество составлено?
– более спокойно спросила Елизавета Петровна и повернула бумагу со списком к свету.
– На мой взгляд, государыня, баловство одно, - усмехнулся канцлер, довольный произведенным эффектом, - истину ищут.
– Чего?
– не поняла императрица.
– Истину, говорю. Как правильно жить, не знают. Так что, я и думаю, баловство одно.
– Вроде как в возрасте все, а дурью занялись, тьфу, - кинула бумагу на стол императрица и притопнула ножкой, румянец вновь вернулся на ее красивое лицо, - а он, - кивнула вслед ушедшему Шувалову, - там состоит?
– граф видел, как это важно было знать для нее, и, поколебавшись, ответил:
– Про него пока ничего худого сказать не могу, но многие ближние друзья его в то общество вхожи.
– Хорошо, - императрица поднялась, давая понять: разговор окончен, докладывай неукоснительно мне лично, коль что новое узнаешь.
– Слушаюсь, государыня, - граф ловко наклонился к столу и подобрал бумагу, свернул, сунул за манжет кафтана, пошел к двери.
– Постой, - остановила его императрица, - а с какой стати ты вдруг этим делом занялся? Ты бы лучше за государями иноземными так смотрел да все о них знал. Какая корысть тебе в том, Алексей Петрович?
– Корысти никакой, - остановился он и хитро блеснул глубоко посажеными глазами, - только в моих делах, чтоб знать, что по заграницам делается, надо ведать, и что под собственным носом творится. А иначе, - он поднял руку и ребром ладони провел по горлу, будто старался отрезать голову.
– Тебя не переделаешь, - недовольно буркнула Елизавета Петровна и отвернулась к окну.
А канцлер, весело насвистывая, прошел по дворцовым переходам, подмигнул часовому возле лестницы, отчего тот необычайно смутился, и с крыльца призывно махнул кучеру, подремывающему на козлах.
– Домой прикажете?
– спросил тот, когда Алексей Петрович, покряхтывая, вскарабкался в коляску.
– Успеется домой, гони-ка лучше за город, где погулять одному можно без посторонних глаз.
К себе Алексей Петрович вернулся уже под вечер, пропитанный лесным духом, в пыльных башмаках, и, не переодевшись, направился в кабинет, где тут же засел писать послание к своему агенту в Германию.
"Узнай непременно, - просил он агента, - посещает ли король Фридрих масонскую ложу и как часто..." Потом кликнул секретаря и велел зашифровать свое письмо, и завтра же отправить с курьером.
17.
Став московским сыщиком, Ванька Каин во многом переменился. Перво-наперво, снял он огромный дом в Зарядье, близехонько от Мытного двора, где постоянно крутились беглые солдаты, разные фабричные люди, оставшиеся без работы, да и множество иных личностей, которым темная ночь - родная матушка, а чистый месяц - строгий батюшка. Со многими из них Ванька быстро перезнакомился, просил захаживать к нему в гости, а принимая их, выведывал, где кто чего покрал, умыкнул, куда добычу свою отнес.
Во-вторых, набрал себе Иван команду из надежных людей, с которыми хаживал по рынкам и базарам, приглядывался, чего там творится, слушал разные разговоры, сиживал подолгу в кабаках и опять слушал и слушал пьяную болтовню, безошибочно отличая, кто из говорящих - истинный вор, а кто больше болтает, на себя же наговаривает.
В-третьих, по настоянию Аксиньи взял к себе в дом хозяйкой разбитную деваху из фабричных, Лизку Кирпичникову, которая могла и на стол подать, и, когда хозяина в доме нет, с гостями перетолковать, да и весь дом в порядке, в чистоте поддерживать. Она же, Лизка, справила Ивану, не без Аксиньиной помощи, бархатный сиреневый кафтан и епанчу из доброго сукна, и стал Каин в тех одеждах похож если не на сына дворянского, то за гостя торговой сотни всяк его принимал.