Отрешенные люди
Шрифт:
– Тьфу, на тебя, карга старая, - плюнул Каин, - накаркала!
– А тебя ищут али как? К себе не пущу, - и старуха с силой отбросила его руку, затворила окно.
Обескураженный, Иван пошел было к себе, но передумал и отправился прямиком на Мясницкую, к Аксинье. Та еще не вставала, и он долго стучал, опасаясь, как бы и ее не оказалось дома. Наконец, она вышла, негостеприимно окинула его взглядом, но, увидев осунувшееся лицо и блуждающие глаза, провела по его неподатливому, вечно выбивающемуся из-под шапки чубу мягкой рукой, спросила с участием:
– Случилось чего, Вань? Загнанный ты какой-то сегодня...
– Будешь тут загнанным, когда гонятся, - зло ответил он, - муж на службе?
– А где ему быть? У него, не то что у тебя, служба, каждодневно бывать надо, высох весь, хворать начал.
– Жалеешь?
– они уже зашли в комнату, и Иван схватил Аксинью за плечи, притянул к себе, но она вырвалась, оттолкнула его и, заслонясь, словно ожидая удара, сердито выговорила:
– Или не знаешь, что пост сейчас? А? Совсем осатанел, словно нехристь какой.
– Осатанеешь с вами, - Иван плюхнулся на лавку и вытянул ноги, прислонясь к стене, шапку кинул на кровать, но Аксинья тут же подобрала ее, положила ему на колени.
– Долго не засиживайся, на службу мне пора. Сегодня в Знаменской церкви митрополит служить должен, успеть надобно.
– Успеешь на свою службу. Посоветуй лучше, как быть мне...
– Случилось чего?
– А, поди, нет?! Дружков моих взяли всех. И Кувая и Легата. Чую других, кто дружбу со мной водил, вместе с ними замели.
– Впервой, что ли?
– дернула чуть плечиком Аксинья.
– Выручишь. Дашь, кому надо и выпустят, велика печаль.
– Некому давать!
– хряснул кулаком по столу Иван.
– Давалка не та стала! Полковника Редькина надо мной поставили.
– И что с того? Хрен редьки не слаще, все берут, и этот возьмет.
– Да не знаешь ты его. Зверь он! Волк лесной! Он меня на Макарии накрыл, едва ноги унес. А сегодня в участок вызвал и велел к завтрашнему вечеру доставить со всей Москвы фальшивомонетчиков к нему в кабинет. Где я их возьму?
– Сурьезное дело, - Аксинья присела на табурет перед ним, заглянула в глаза, - бабы говорили, слыхала, будто много фальшивых денег появилось в городе нонче. Поспрашивай своих людей, авось, кто и слышал чего.
– Не так просто все, - мотнул чубом Иван, - время, время надо, а где оно, время-то? Редькин сказал, коль не приведу поддельщиков тех, то меня заместо их в острог определит, точно сделает, - Иван от жалости к самому себе выразительно хмыкнул носом и глянул в глаза Аксиньи.
– Как быть-то, Ксюша? Может, в бега податься? Уйду в леса, и не найдут до конца жизни.
– Кому ты там нужен, в лесах-то?
– впервые улыбнулась Аксинья, и лицо ее ожило, озарилось: заиграли голубизной глаза, блеснула капелька слюны на губах, встрепенулись крылья носа, вспорхнули длинные ресницы.
– Не балуй, не балуй, - отстранилась от вновь протянутой ивановой руки, - сказала, не время... Давай-ка лучше подумаем, как поступить тебе. Может, кого из старых друзей-товарищей повстречаешь? Авось, да они чего скажут. С Камчаткой давно виделся?
– С Петром? После Макария встречались пару раз, но он как узнал, что я в Сыскной приказ определился, то и здоровкаться не желает.
– А еще кто? Кто с тобой к Макарию хаживал?
– Двоих я во время облавы Кошкадавову сдал, где теперь они, и не ведаю, а остальные затаились. Да и не будут говорить со мной.
– Пообещай денег, заговорят.
– Ой, Аксинья, плохо ты тех мужиков знаешь, они за деньги продавать один другого не станут, не та порода.
– Тогда тащи их в Сыскной приказ к своему Редькину, заместо тех фальшивомонетчиков, зачтется на первый случай.
– Думал я, Ксюша, об этом, думал... Тогда мне, в самом деле, придется из города подаваться: зарежут или в реку засунут.
– А другого выхода у тебя нет, - пожала та плечами, - прости, Ванюша, пора мне идти.
– Спасибо, что приветила, - поднялся Каин и шагнул к дверям, - прощай покудова...
"Может, и впрямь Камчатку сыскать да поговорить с ним, подскажет чего..." - думал он, вышагивая по наполняющимся народом московским улочкам. Ноги сами направляли его к Каменному мосту, куда он когда-то отправился в первый раз с Петром Камчаткой. По дороге купил четверть пшеничного вина, каравай хлеба и, поглубже надвинув шапку на глаза, шагнул в полумрак моста, и сразу разглядел вскочивших с земли оборванцев, приготовившихся кинуться врассыпную. Но, увидев, что он один, с четвертью в руках, сочли то за добрый признак и дождались, пока Иван подойдет поближе.
– Здорово ночевали, - поздоровался он первым и поставил бутыль на землю, - похмелиться желаете?
– Оно можно, коль не шутишь, мил человек, - ответил за всех старик с маленьким приплюснутым носом и огромным шрамом через щеку. Всего же под мостом оказалось шестеро одетых во что попало неопределенного возраста мужиков, но мог оказаться кто-то и за загородкой, в самой глубине, под перекрытием.
– А чего шутить, когда башка трещит, - сверкнул глазами по сторонам на всякий случай Иван, - выпить из чего, найдете?
– Как не найти, - тонким голосом отозвался молодой еще парень и достал из заштопанного мешка деревянную кружку, подал.
– Давай, батя, первым, - подал почти полную кружку Иван старику, кличут-то как тебя?
– Демьян, - ответил тот, облизнувшись, и принял кружку, выпил большими глотками, вернул обратно, - а ты, добрый человек, кто будешь? Однако, встречал я тебя ране где-то, да не припомню...
– Иваном меня звать, - неохотно назвался Каин, налил другим, последним - себе, закусил хлебным мякишем и осторожно поинтересовался: