Отрешенные люди
Шрифт:
– Как сто рублей?
– изумился Михаил.
– Какие сто рублей? Да когда он успел? Почему о том мне ничего не известно?
– Ты уж покойника о том спрашивай, - все так же щуря свои голубые глазки, отвечал ему Василий.
– Зато мне известно, что не только Илюхе Первухину задолжал он, а еще кой-кому возвращать деньги придется.
– А ведь Васька правду говорит, - подал голос молчавший до сих пор Алексей Яковлевич Корнильев, второй по возрасту после Михаила.
– Коль возьмем над Иваном опеку, то и долг его на нас ляжет.
В комнате на некоторое время воцарилось молчание,
Когда Иван поднялся со свечой в руке в свою спальню, Антонина уже спала, не сняв с себя черного платья, в котором была на похоронах. Иван поднял свечу повыше над ней и некоторое время всматривался в спокойное лицо жены, затем чуть тронул за руку, и она моментально проснулась, приподнялась на кровати.
– Ты, Вань?
– спросила.
– Все ушли? Пойду, помогу матери со стола убрать...
– Погоди, успеется. Катерина уберет. А я вот что спросить тебя хотел: к родителям поедешь, коль я дом продам?
– Как к родителям?
– встрепенулась она, провела тонкой ладошкой по лицу, словно не понимая, пригрезилось ей во сне или все происходит на самом деле.
– А так, - пожал плечами Иван, - еще какое-то время в городе побуду да и обратно к башкирцам поеду - серебряную руду дальше искать, негоже на половине дело бросать, от своего не отступлюсь.
– А я?
– жалобно проговорила Антонина, - я куда?
– Потому и спрашиваю. Сейчас с отцом поедешь или погодишь, пока здесь буду.
– А мать куда пойдет?
– То не твоего ума дело. Катерина к себе возьмет. Или Степаниду попрошу, там видно будет.
Антонина всхлипнула, закрыла лицо руками и прошептала:
– Вань, неужели ты готов всех нас на эти проклятые рудники променять?
Иван помолчал, прошелся по комнате и потом, резко остановившись, заговорил:
– Когда в Москве был, с одним человеком познакомился, в сыске служит. Не столько служит, как добрых людей обирает, даром, что государев человек. А ты хочешь, чтоб и я в лавке сидел да по четвертачку, по полушке с каждого в свой карман клал? Чем же я от него отличаться буду? Нет, не бывать тому: или пан - или пропал. И ты меня не разжалобишь! Коль найду рудники, кинусь государыне в ноги, пожалует она меня дворянством, вот тогда совсем иная жизнь начнется, а так... Нет, не могу этак дальше жить!
Антонина, пока Иван говорил, все испуганно смотрела на него, хлопала густыми, длинными ресницами и не понимала, шутит ли он, пытаясь обидеть, испытать ее, или действительно так думает. Ей о многом хотелось поговорить с мужем, выплакаться о потерянном дитяте, почувствовать на себе ласки Ивана, но он словно ничего не видел перед собой и говорил, говорил лишь о том, как разыщет руду, построит там заводик, выйдет в большие люди. Потом, не простившись, ушел в родительскую комнату, и она не видела его больше до следующего дня.
А на другой день, ближе к обеду, во двор к Зубаревым потянулись мужики из купцов и мещан, у которых Василий Павлович некогда занимал деньги. У кого-то были на руках при себе его расписки, но многие давали взаймы под честное слово. Иван с тестем принимали их на крыльце, не приглашая в дом, ссылаясь на то, что больна мать, старались побыстрее выпроводить, просили заходить попозже, когда управятся с делами.
– Я почти тыщу рублей по распискам насчитал, - сокрушенно сообщил, пожевав сухими губами, Андрей Андреевич Карамышев, когда они остались одни.
– Где же я столько денег найду?
– развел руками Иван.
– Если даже и дом, и лавку, и все товары продать, вряд ли столько наберется. Разве что деревеньку заодно заложить?
– Про нее и забудь!
– сердито сверкнул глазами Карамышев.
– Она на мне записана, и продать ее тебе ни за что не дам!
– Никак про уговор с отцом уже и забыли?
– спросил Иван.
– А какой уговор?
– недоуменно развел руками Карамышев.
– Может, ты, зятек, чего забыл?
– Да вы... да ты...
– задохнулся Иван, - сговорились, что ли, все супротив меня? Не бывать по-вашему, все одно, как лето придет, на рудники поеду.
Через два дня Иван Васильевич Зубарев добился приема у губернатора Сухарева и выложил перед ним выхлопотанную в Сенате бумагу, с разрешением на поиск руды в башкирских землях.
– Чего от меня-то хочешь?
– недовольно спросил Сухарев, - зимой собрался ехать? Поезжай, держать не стану. Только мне уже донесли про долги отца твоего, смотри, коль не разочтешься со всеми, за долги в острог упеку и не погляжу, что у тебя сенатская бумага на руках.
– Да не о том речь, ваше высокопревосходительство, разберусь с должниками. Все продам, кафтан с себя сниму, разочтусь. Мне бы сейчас человека найти, который в рудном деле чего понимал.
– Так ты и впрямь руду нашел или только дым в глаза пускаешь?
– Стал бы я попусту в Москву ездить да этакие деньжища тратить, коль серебра не нашел бы. Есть оно, серебро, мастер нужен, плавку сделать.
– Есть, говоришь, - чуть смягчился губернатор, - а мой в том какой интерес?
– А бумага из Сената?
– удивленно воззрился на него Зубарев.
– В той бумаге про меня ничего не написано, - Сухарев еще раз взял и поднес близко к глазам уже изрядно засаленную, согнутую во многих местах грамоту, и, пошевелив губами, прочел: "Дается Ивану Васильеву, сыну Зубареву на поиск руд в землях башкирских".
– Видишь, про тебя писано, а про меня и слова не сказано.
– Как руду найду, могу и вас, высокопревосходительство, в компаньоны вписать. Только сделайте милость, укажите человека, который сведущ был бы в литейном деле, да в рудознатстве понятие имел.
– Есть у меня такой человек на твое счастье, да слова к делу не пришьешь, пиши расписку, что четверть, нет, треть от найденного тобой причитается тобольскому губернатору Алексею Михайловичу Сухареву.
– Третья часть?
– недоуменно поднял брови Иван.
– Я буду их искать-сыскивать, руды те, а вы, в кабинете сидючи, этакий прибыток себе в карман положите, пальцем не шевельнув?! Не по-божески оно выходит, ваше высокопревосходительство.