Отрицательная Жизель (сборник)
Шрифт:
— Вот теперь спокойно ищи, — сказала я и стала смотреть, как она перебирает свое добро. Даже чулки заставила развернуть.
Она больше не плакала. Лицо у нее было злое. Сложив все обратно в сумку, она посмотрела на меня и сказала ехидным голосом:
— Ну что, товарищ профорг, вы теперь убедились, что денег нет?
Злиться на меня было глупо. Я ведь только помогала ей искать толково, а не копаться по-куриному.
— Убедилась, — ответила я спокойно. — Однако это совсем не значит, что деньги украдены. Может быть, ты их потеряла. Вспомни, куда ты заходила
Софья Васильевна меня поддержала — со всей конкретностью хотела она восстановить путь Марины от бухгалтерии до отдела, со всеми встречами, заходами и переходами.
— Идем искать! — Я дернула Марину за руку, не дослушав Софью Васильевну.
— Какая чепуха! — воскликнула Марина. — Куда мы пойдем? Зачем? Я сначала занесла сюда сумку, потом взяла кошелек с мелочью, пошла в буфет, а на обратном пути заходила… Да, я заходила, и не в одно место, но денег-то со мной не было. Был только кошелек — вот он даже лежит отдельно — в столе. Можете проверить.
Тут вдруг встала наша новенькая, приоткрыла рот, вздохнула, и вид у нее был такой, будто она хотела что-то сказать, но передумала. Я заметила, что она побледнела.
— Мила, что с тобой? — спросила взволнованно Лида Веселкина. — Не переживай — такие происшествия у нас не часты.
Это было сказано полушутя, ничего подобного у нас никогда не случалось.
Мила была Лидиной кандидатурой — она ее привела на свое место. Похоже было, что не очень хорошо она ее знает. Я спросила тогда, почему эта девушка острижена под машинку, да еще какая-то проплешина у нее на затылке, Лида замялась: неудобно, говорит, спрашивать. У нее, говорит, были неприятные переживания. Я слышала, какая-то кража… Впрочем, подробностей не знаю. Она очень молчаливая, Мила, а работник хороший, умница — мы учились вместе.
Ясно, что Лида не в курсе ее жизни. По правде говоря, мне эта Мила не понравилась — длинноносая, угрюмая, похожа на новобранца. Да и скучная — за неделю слова ни с кем не сказала, только «да», «нет», «здравствуйте» да «прощайте».
Так вот — я тащу Марину к дверям. «Все равно идем искать!» А сама думаю: не искать, так хоть вправить ей мозги, видно, она не понимает, что людям несладко, когда их обзывают ворами прямо в лицо.
Но не успела я взяться за ручку, как дверь раскрылась, а за ней Викентий Иванович, наш начальник. Открыв дверь, он, конечно, шагнул назад, уступая дорогу «дамам». Он человек старого воспитания, необычайно вежливый, как говорит Софья Васильевна, «деликатный». И тут Марина опять уперлась, выдернула руку из моей и сказала громко: «Оставь меня, Женя, куда ты меня тащишь, это же глупо!»
Я поняла, что сейчас произойдет. Викентий Иванович прислушивался к нашему разговору. Само это ожидание в дверях заставляло его слушать. На лице у него уже появилось вопросительно-взволнованное выражение. Он не переносил резкостей, ссор, обид, женских слез и прочих вещей. Если Марина скажет еще одно неосторожное слово, придется объяснять Викентию Ивановичу, что случилось. А это делать нельзя. В прошлом году у него был инфаркт, мы его берегли. Но Марина, конечно, забыла все на свете, кроме своей неприятности.
Тут поднялась Софья Васильевна и сказала: «Вы, девочки, выясняйте свои личные дела в коридоре, а у меня важный вопрос к Викентию Ивановичу, так что вы нам, пожалуйста, не мешайте». И она заулыбалась Викеше, подойдя к его столу и как бы приглашая его занять свое место за этим громоздким сооружением с толстыми тумбами, украшенными резьбой, — настоящим столом начальника хотя бы и такого скромного отдела, как наш ОХТД, что означает попросту отдел хранения технической документации. Впрочем, в большом проектном институте — отдел немаловажный.
В коридоре Марина устроила мне тихий скандал. Она шипели как змея: зачем я делаю из нее дуру? Она еще не склеротическая старуха, как некоторые. Она отлично помнит, где была и что делала эти два часа после получки. Мало того, что она лишилась денег и должна голодать две недели, так ее еще хотят представить полной идиоткой. Она опять захлюпала, и мне стало ее жалко. Мы знали, что она живет совсем одна, что все ее близкие где-то в Бердянске, откуда ей пришлось чуть ли не бежать, спасаясь от мужа.
Я сказала, что мы соберем для нее сколько-нибудь денег.
— Нет! Нет! — закричала она. — Я не нищая и ничего от вас не возьму.
Ушла Марина из комнаты в слезах, а вернулась с громким смехом. Когда мы еще стояли там, в коридоре, проходил какой-то дядечка, взглянул на Марину — портфель уронил. Поднял, пошел, оглянулся — и опять уронил. Марина расхохоталась, и я тоже. Мужчины от нее как-то мгновенно обалдевают. Чертовски она привлекательна, а чем — не поймешь. Глаза враскос, как у зайца. Толстогубая. Но гибкая, легкая, шумная, как ветка на ветру.
Деньги для нее мы все-таки собрали, и она взяла, даже растрогалась.
С этого дня «тихую заводь» — так прозвали наш отдел в институте — начали сотрясать бури. И вскоре все оказались осведомленными о наших делах, и остряки стали переделывать название ОХТД, так и эдак переплетая слова «хищение» и «деньги».
Информация шла снизу вверх (мы занимаем вместе с фотолабораторией полуподвал) не только через тетю Степу, нашу уборщицу, но и от нас самих. У каждого из нас были друзья-приятели в «верхних» отделах.
Ясно, что Викентий Иванович оказался в курсе. Софья Васильевна старалась его успокоить и просила нас при нем говорить о неприятностях как можно меньше. Меньше и спокойнее.
Через две недели пропала моя получка. В отличие от Марины я совершенно не могла вспомнить, где была моя сумка от двенадцати часов до конца дня. Только перед самым уходом я обнаружила пропажу. Человек я аккуратный, в делах у меня полный порядок. Порядок я люблю и ценю. Считаю, что с ним легче жить.
Если бы я обнаружила раньше, что денег нет, я, вероятно, ничего бы не сказала. Но это случилось в последнюю минуту перед уходом, все уже собрались, Валюша и Валя стояли рядом со мной, ждали. Валюша спросила нетерпеливо: «Что ты там ищешь, Женя?» А Валька добавил шутовским тоном: «Уж не пропали ли у тебя деньги, ведь сегодня получка!»