Отрицательная Жизель (сборник)
Шрифт:
Наступила полная тишина, и в ней прозвучал взволнованный голос Викентия Ивановича:
— Что вы говорите, Валентин Николаевич, у Евгении Георгиевны пропали деньги?
Просто идиот этот Валька. И я тоже. Стою и ничего не говорю. Тут все загалдели разом. Марина бросилась ко мне с расспросами, Лида, оказавшаяся тоже здесь — она приходила за деньгами, — страшно разохалась. Степанида Ефремовна (и она была тут!) начала подавать советы: «Да ты в карманах-то поищи, в карманах». А где они, карманы? Валюша стала убеждать меня, что я забыла за всеми делами получить
Одна Мила сидела молча, опустив голову, и смотрела упрямо в чистый лист ватмана, развернутый на столе.
— Замолчи! — крикнула я Вальке. — При чем тут наши сумки? Два года я не думала о своей сумке, и все было хорошо. А у Софьи Васильевны ничего не пропадало десять лет. При чем здесь сумки?
Тут я взяла себя в руки и сказала спокойно:
— Вообще-то я выходила в перерыв в магазин, могла и потерять. Так что очень прошу — не будем ничего обсуждать! — Я повернулась и вышла, следя за осанкой и выражением лица «под занавес», как посредственная актриса.
На улице меня тотчас нагнали Валюша и Валя. Валюша чудесная девочка, но слишком идеальная — по доброте. Ей хочется, чтобы все было хорошо. Она просто не выносит, когда что-то неблагополучно. Она не хочет верить, что это так, и расстраивается. Не хочет, чтобы у нас таскали деньги из сумок, поэтому говорит мне, что в магазинах всегда толкучка и, действительно, легко что-нибудь потерять.
Валька ее перебил:
— Неужели ты не поняла? Женя все наврала — не была она ни в каком магазине.
— Но как же тогда пропали деньги? — удивляется Валюша.
— Очень просто, — отрезал Валя, — у нас в отделе появился вор.
— Господи, какой вор полезет к нам в отдел? — продолжала удивляться Валюша. — У нас же одни папки и рулоны на стеллажах и никаких ценностей.
Валя посмотрел на меня, как бы говоря: «Вот полюбуйся на нее — как хороша и как глупа!»
— Ладно, ребята, хватит, — сказала я тоном старой мамаши. Странное дело: все мы одногодки, а почему-то распоряжаюсь я и ворчу всегда тоже я. — Не будем говорить про воров и постараемся быть поаккуратнее, а если вы вдвоем одолжите мне десятку до семнадцатого, будет очень славно.
Они пытались дать мне по десятке каждый, но я взяла только у Валюшки. Все мы студенты-вечерники, но мы с Валей — самостоятельные, а Валюша — папина дочка, и папа у нее доктор наук.
На следующее утро мы поговорили с Софьей Васильевной и решили: разговоры о происшедшем пресекать, я от своей версии не отказываюсь, сумок в отделе не оставлять. Посреди разговора мне показалось, что Софья Васильевна хочет меня о чем-то спросить, но она не спросила и только в конце, вздохнув и помолчав, сказала, как бы переключаясь на другие темы:
— Да, я ведь любопытная, а вот все не соберусь спросить, почему это Мила острижена под машинку? Лида тебе не говорила?
Я ответила, что не знаю. Хотела еще добавить, что и знать не хочу — несимпатична она мне. Но остановилась — лучше, подумала я, Милу сейчас не обсуждать.
Мы действительно стали поаккуратней с деньгами, благополучно перевалили через три получки, стали постепенно забывать о неприятностях и переключились на подготовку к первомайским праздникам. Обсуждали всякие хозяйственные проблемы, и как успеть причесаться и сделать маникюр. У меня, Вали и Валюши хватало еще забот и по комсомольской линии — готовился вечер, надо было выпустить праздничную стенгазету и еще делать цветы для демонстрации.
Цветы распределили по отделам. Нам достались маки — пятьдесят гигантских красных маков из бумаги на стеблях из лозы. Не помню уж, в какой день я попросила остаться после работы Валюшу, Марину и Милу — делать маки. Валюша согласилась сразу, хотя и сказала, что собралась идти в магазин. Мила ответила угрюмо, что может остаться на полтора часа, не больше. Марина начала капризничать: ей придется отменять встречу, это неудобно, там нет телефона. Потом неожиданно согласилась. У нее вечно встречи, гости, кино и свиданья, свиданья, свиданья. Успех! Понятно — она интересная. Валька про нее сказал: «Сексзаряд в 1000 вольт». Недаром в нее стрелял из ревности муж. Именно после этой истории она уехала из Бердянска.
Вот мы уселись вчетвером, я показала, кому что делать. Говорю: «Девочки, если каждая будет делать одну «операцию» и мы устроим конвейер, дело пойдет быстрее». Но Мила не захотела принять участие в коллективном производстве. Она села немного в стороне. Мы, конечно, крутили маки и болтали, а Мила делала молча. И получалось у не о совсем неплохо. Даже, пожалуй, лучше, чем у нас.
— Смотрите, какие у Милы красивые цветы! — воскликнула Валюша.
А Мила даже не улыбнулась в ответ. Странно, как это можно не ответить такой девчонке, как Валюша. Такая она приветливая, такая теплая. И глаза ясные, как у ребенка.
Марина стрельнула искоса глазом в Милу, подмигнула мне, и лицо ее вытянулось, стало строгим, печальным, скучным, а левый глаз слегка закосил. Я чуть не прыснула — получилась вылитая Мила, и глаз — подумать только! — глаз у нее действительно чуть косит, а я раньше не замечала.
— Девочки, я продаю шиньон, не надо вам? — сказала Марина, ставшая опять сама собой.
— Мне не надо, — Валюша тряхнула блестящими светлыми кудрями.
— У меня своих на два шиньона хватит, — сказала я.
— Может, тебе, Мила, надо? — Марина, прищурив один глаз, оглядела Милу, как бы решая, подойдет ли ей шиньон. — Я дешево отдам, он мне надоел.
— Не нужно мне никаких шиньонов, — почти грубо ответила Мила.
Я подумала, что она и не знает, пожалуй, что это за штука — шиньон.
— А почему ты так коротко остриглась? — спросила Валюша.
— Так. Надо было, вот и остриглась.
— Осторожней, девочки, это государственная тайна. Разглашать такие тайны нельзя. — И Марина прикрыла веки и сжала губы.