Отрицательная Жизель (сборник)
Шрифт:
Лушка слушала и жалела, что у нее нет таланта никакого. Правда, ей казалось, что у ребят, которых провожал класс, тоже нет талантов. И она смотрела на тех, чьи таланты были бесспорны: Витю Стрелецкого — первого в классе математика, переходившего в специальную школу, Веронику Флерович — лучшую в школе поэтессу, Ваню Лопухова, искрометного комика, первого актера школьного драмкружка.
Ваню она знала лучше других — она тоже была в драмкружке, но как-то доставалось ей больше работать за сценой, а если выходить, то в самых маленьких ролях, на несколько реплик.
«С талантом жить, конечно, гораздо интереснее, — думала Лушка, — но легче ли? — И отвечала
И вдруг Лушка услышала свое имя. Вспомнила о ней классная руководительница. Она сказала, что ей, им всем, классу, очень будет не хватать Лушки, Верочки Лукьяновой — доброго, теплого человека, хорошего товарища. Тут все повернулись к Лушке, захлопали в ладоши, закричали разное: «Лушка, ты нас не забывай!», «Счастливо тебе, Луша!», «Мы тебя любим!»
У Лушки даже горло сжалось, так она была растрогана.
А через день наступила новая жизнь — Лушка пошла на работу. И сразу же начались разочарования. Новые товарки встретили ее неплохо, но твердо давали почувствовать: они продавщицы, она всего только ученица. Они взрослые, она девчонка. А все то, на что Лушка любовалась когда-то сквозь витринные стекла, весь этот блестящий и сияющий мир нисколько не принадлежал ей.
Основную часть дня проводила она в подсобных помещениях, распаковывая коробки, разбирая всякую электромелочь, которую надо было, пересчитав поштучно, разнести и уложить на стеллажах в отделе самообслуживания. И не сбиться со счета, не перепутать «вилки штепсельные одинарные» с «вилками штепсельными тройными». Также надо было не рассыпать, не перемешать металлические и пластмассовые детальки, не дать запутаться шнурам удлинителей, не смотать провода разных сечений, не приклеиться к изоляционной ленте. Много чего надо было избежать и не допускать.
Лушке хотелось постичь суть дела, понять, что для чего, но никто не торопился ей это разъяснить. Продавщицы бодро покрикивали: «Лукьянова, принеси», «Лукьянова, достань», «Возьми тряпку, протри». И Лушке при том, что была она очень занята, от этой работы хотелось спать. Продавщицы, заметила Лушка, сами не очень-то разбирались в назначении деталей, в связи их между собой. Похоже, не интересовало их это.
Видела Лушка, как мается пожилая покупательница, объясняя, даже руками показывая, что ей нужно «такое кольцо, что навинчивается на патрон сверху… ну, под абажур», а продавщица Рита Коврова, сощурив глаза, пожимает плечами: «Вы руками не вертите, а скажите, как это называется!»
Вот и это тоже царапает Лушкину душу: как они разговаривают с покупателями, как держатся с ними! Эх, если бы Лушке дали стать за прилавок, разве она была бы такой холодно-отчужденной, как старшая продавщица Ксения Ивановна, или такой брюзгливо-надменной, как красивая Лариса? Нет! Она бы непременно п р и н и м а л а у ч а с т и е в п о к у п к е. Такими словами определила Лушка для себя самую главную задачу продавца.
Лушке мало доставалось покупать. Но она знала, какое это удовольствие — приобрести новую вещь. Присматриваться, выбирать, потом унести покупку домой. Она очень живо представляла, как покупатель рассматривает дома новую лампу или электрочайник, ищет для новой вещи место, а поставив, отойдет полюбоваться еще раз. Лушка радовалась тому, что она сможет доставлять людям удовольствие, и ей хотелось, очень хотелось поскорей начать продавать. Она была уверена, что у нее это получится лучше, чем у других, именно потому, что она бы участвовала в покупке, а не стояла столбом, глядя мимо покупателя вдаль.
Но продавать ей, увы, не давали. Даже электромелочи. Иногда потихоньку, если она видела, что покупатель растерялся, не находит нужное, она указывала, где лежит такой товар. Рита Коврова и вторая продавщица отдела Алла Сотина любили поговорить и не замечали Лушкиной «самодеятельности», а может, делали вид, что не замечают.
И все ж, несмотря на разочарования, Лушка в «Свете» прижилась. Относились к ней хорошо: ценили в ней безотказность и некапризность. Ее всегда можно было отправить за едой в булочную и молочную, поставить на улице в дождь или в жару следить за разгрузкой, запросто отогнать от себя во время оживленной беседы о сердечных делах. Время шло, уже немного оставалось до конца ученичества, и Лушке дали читать брошюрки по делу и пачку инструкций с описанием приборов и их применения.
Инструкции изучать было особенно трудно — они были написаны то ли иностранцами, то ли канцеляристами позапрошлого века.
«Перед включением в сеть вилки штепселя утюга проверьте состояние регулирующего устройства, установив на шкале нужную степень нагрева прибора…» — читала Лушка, водя пальцем по тесным строчкам. «Литература» эта — так называла все пособия заведующая — казалась Лушке дремучей зарослью. И продраться трудно, и в дрему клонит.
Но как раз в день, когда Лушка совсем изнемогла от чтения «литературы», пришла неожиданная передышка. Лушку поставили за прилавок в отдел настольных ламп, торшеров и абажуров. Не вышла на работу Лариса: ночью увезли в больницу — острый аппендицит.
Лушка думала, что день, когда она впервые встретится с покупателем, будет для нее праздником. И приготовится она к этому дню как к празднику — приоденется, причешется по-особому. А получилось так, что за прилавок она вышла в темно-сером рабочем халате, слишком длинном, слишком широком, поэтому Лушка обертывала его вокруг себя и, запеленавшись так, подвязывалась шнурочком. Да еще, как нарочно, в этот день были у нее заплетены две косички.
Первая покупательница, появившаяся в отделе, была полная женщина в фетровой шляпе, перетянутой на три яруса золотой тесьмой. Она не дала Лушке слова сказать, одну за другой пересмотрела все лампы, про каждую сказала что-нибудь плохое, потом повертела оранжевый абажур для торшера, по форме похожий на ее шляпу, нашла его «уродским до ужаса» и ничего не купила.
Следующий был молодой мужчина с толстым портфелем, в меховой шапке козыречком. Он долго, сосредоточенно раздумывал над венгерской лампой с подвижным абажуром, которую Лушка поворачивала перед ним и так и сяк, и, когда она уверилась совсем, что он ее берет, вдруг передумал и быстро ушел.
Только с третьим покупателем смогла Лушка заняться так, как ей хотелось, как представлялось, когда она говорила свое «участвовать в покупке».
Этот покупатель — пожилой дядечка в шапке-ушанке — сначала походил перед прилавком, искоса поглядывая на лампы, на Лушку, потом сказал:
— Девочка, может, ты мне покажешь лампу?
Он не признал в ней продавца.
Этого покупателя Лушка успела спросить, какая именно лампа нужна ему — для гостиной или для кабинета?
— Для кабинета? — переспросил дядечка и засмеялся.
— Ну да, я хотела сказать — для письменного стола, для работы.
— А разве не все равно — для гостиной или для кабинета?
— Нет, не все равно, — Лушка обрадовалась, что ее слушают, и стала пояснять: — Для гостиной нужна нарядная высокая лампа, ее ставят обычно на середину стола. Лампа для работы должна давать направленный свет, а подвижной абажур…