Отродье ночи (Шорохи)
Шрифт:
В январе 1940 года Кэтрин позвонила ее подруга по колледжу, Мэри Гюнтер, Мэри была в затруднении: ее муж попал в автомобильную катастрофу и погиб, когда Мэри уже находилась на шестом месяце. Мэри оказалась в отчаянном положении: родителей у нее не было, только одна подруга — Кэтрин. Она попросила Кэтрин приехать к ней к рождению ребенка; ей хотелось, чтобы в этот момент кто-нибудь близкий был рядом. Она также обратилась с просьбой к Кэтрин, чтобы та позаботилась о малыше, пока она, Мэри, не устроится на работу и не заработает немного денег для его воспитания. Кэтрин с удовольствием согласилась помочь
Примерно через полтора месяца после звонка Мэри Гюнтер и за полтора месяца до назначенной поездки в Сан-Франциско у Лео случилось кровоизлияние в мозг. Смерть застала старика среди бочек вина, его нашли лежавшим на холодном цементном полу погреба. Несмотря на обрушившееся на нее горе и свалившийся на плечи груз забот по делам имения, Кэтрин сдержала обещание. Получив в апреле от Мэри Гюнтер телеграмму о том, что ребенок появился на свет, она тотчас улетела в Сан-Франциско. Кэтрин вернулась через две недели и привезла с собой Бруно Гюнтера, новорожденного сына Мэри. Ребенок оказался щуплым и слабеньким.
Кэтрин рассчитывала, что Бруно проживет у нее год, за это время Мэри встанет на ноги и начнет работать, чтобы обеспечить себя и сына. Через полгода из Сан-Франциско долетела страшная весть — у Мэри обнаружили рак. Она умирала. Сообщили, что Мэри проживет недели две, в лучшем случае месяц. Кэтрин взяла малыша и поспешила в Сан-Франциско, чтобы мать провела свои последние дни рядом с сыном. Чувствуя близкую смерть, Мэри оформила все документы, чтобы Кэтрин смогла усыновить Бруно. Родители Мэри давно умерли, не осталось никаких родственников, которые могли бы взять на воспитание ее сына. Если бы не Кэтрин, мальчик попал бы либо в приют, либо в чужую семью, и неизвестно, как к нему там отнеслись бы. Мэри умерла. Кэтрин оплатила похороны и с Бруно вернулась в Санта-Хелену.
Она любила его как родного сына и посвящала ему все свое нерастраченное материнское чувство. Кэтрин вполне могла пригласить нянек и нанять домашнюю прислугу, но не делала этого, она не хотела, чтобы кто-то еще, кроме нее самой, заботился о ребенке. Дух независимости, которым обладал Лео, передался и дочери. Кэтрин вполне справлялась сама с воспитанием Бруно и домашними делами.
Хилари и Тони внимательнейшим образом слушали рассказ Джошуа, пытаясь обнаружить малейшую неточность, хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы дать ключ к разгадке тайны. Тони подался вперед, уставившись на Джошуа и положив руки на стол. Сейчас он выпрямился и взял в ладони бокал вина.
Джошуа сказал:
— Многие в Санта-Хелене запомнили Кэтрин за ее любовь к приемному сыну. Местные жители считают Кэтрин святой.
— Значит, близнецов не было, — задумчиво сказал Тони.
— Не было.
Хилари вздохнула.
— А это значит, что меня положили на лопатки.
— Кое-что мне осталось непонятным, — добавил Тони.
Джошуа вскинул бровь.
— Например?
— Даже в наше время, когда законы становятся менее строгими, одинокой женщине чертовски сложно усыновить
— Думаю, что я смогу отвести данное подозрение, — ответил Джошуа. — Если память мне не изменяет, когда-то Кэтрин рассказала мне, что они с Мэри предвидели затруднения судебного порядка. Поэтому они обманули судью, сказав, что Кэтрин — кузина Мэри и единственная ее родственница. В то время закон допускал усыновление родственниками.
— И что же, в суде поверили на слово? — не унимался Тони.
— Лет сорок назад, в отличие от наших дней, как-то меньше интересовались внутрисемейными отношениями и степенью родственных связей. По-моему, это было правильно.
Хилари обратилась к Тони:
— Я вижу, ты еще что-то хочешь спросить? Тони потер лоб рукой.
— Мне сложно выразить это в словах... Как сказать... Но... вся история кажется слишком уж складная.
— То есть выдуманная? — спросил Джошуа.
— Не знаю. Не знаю, что это на самом деле. Но когда столько лет полицейский, то уже чувствуешь носом что-то неладное.
— Чем-то пахнет? — спросила Хилари.
— Думаю, да.
— Чем? — поинтересовался Джошуа.
— Да ничего особенного. Я же говорю, история слишком гладко звучит. — Тони отхлебнул вина. — А что если Бруно был родным сыном Кэтрин?
Джошуа вытаращил глаза и сидел, не в силах произнести ни слова. Наконец, вновь обретя дар речи, он пробормотал:
— Ты серьезно?
— Да.
— Не думаешь ли ты, что Кэтрин выдумала всю историю с Мэри Гюнтер, а сама уехала в Сан-Франциско, чтобы родить незаконного ребенка?
— Примерно так я и думаю.
— Нет, — покачал головой Джошуа. — Она не была беременна.
— Вы уверены?
— Вполне. Хотя и не брал у нее анализы. Даже не жил в долине в 1940 году. Но я думаю, много раз слышал об этом от людей, которые знали Кэтрин и в сороковом году, и раньше. Вы можете сказать, что они, как попугаи, повторяли историю, которую выдумала, а потом распространила сама Кэтрин. Однако слышанное подтверждалось, так сказать, визуально. Будь она беременна, неужто никто этого не заметил, тем более в таком городке, как Санта-Хелена.
— Большинство женщин во время беременности носят бандаж — сказала Хилари. — Он практически делает незаметным округлившийся живот.
— Вы забываете о презрении, которое Кэтрин питала к мужчинам, — возразил Джошуа. — Она ни с кем не встречалась. Трудно вообразить, каким образом она забеременела.
— Не обязательно же она должна встречаться с местным, — сказал Тони. — Во время уборки винограда разве здесь не появляются сезонные работники? И разве среди них не встречаются молодые, красивые мужчины?
— Стоп, стоп, — остановил его Джошуа. — Кэтрин, которая презирала мужской пол, могла спутаться с каким-то бродягой?!
— Почему бы и нет?
— Несерьезно, Тони. Куда ж, по-твоему, подевалась беременность? Нет. Слишком много «может».
— Вы правы, — согласилась Хилари. — Итак, очередная версия потерпела крах.
Кухня в доме Салли. Стоя на обломках посуды, Бруно Фрай искал в телефонной книжке номер фирмы Топелиса.
Беверли-Хиллз.
Он набрал номер приемной.