Отстойник
Шрифт:
– Это хорошо, - сержант Милюхин ощутимо качнулся, выудил из-за пояса бутылку водки, сделал смачный глоток, - что-то я устал, ноги не держат, - он рухнул на табурет и с тупым видом смотрит на свои замызганные сапоги.
В этот момент с ним поравнялся Ли: - Товарищ сержант, разрешите пройти в умывальник!
– Ты кто?
– выдохнул Милюхин.
– Рядовой Ли! Иду выполнять приказание старшего сержанта Селехова, мыть умывальник!
– Не кричи так громко, - поморщился сержант и гнусно усмехнулся, - вот тебе новое приказание, видишь мои сапоги, в дерьмо залез. Так вот, вылежи их так, чтоб блестели как яйца у кота Васьки.
Ли
– Что?!
– Милюхин пытается схватить его за голову и тут, я оценил такой профессионализм, Ли поддаётся движению рук сержанта и молниеносно наносит удар головой в живот. Милюхин охнул, и начал сползать с табурета. Младший сержант Хиль и ефрейтор Матвеев, которые посмеиваясь, наблюдали за отвратительной сценкой, опешили, затем, с криками: "Тебе не жить, дух!" - бешено вращая глазами, понеслись на Ли.
И тут кореец передвигается в характерную стойку, дожидается, когда они к нему подбегут, подпрыгивает, легко сбивает их стремительными ударами ног. Младший сержант и ефрейтор рухнули без сознания. Открывается каптёрка, выбегает Мурсал: - Что за херня!
– и двинулся на Ли.
– Мурсал, стой!
– крикнул я.
– Что за херня!
– он поворачивает ко мне перекошенное злобой лицо.
– Они сами виноваты!
– я подскочил к нему.
– Захотели чтобы Ли вылизал их сапоги.
– Что за херня?!
– обомлел каптёр и опускает свои кулаки.
– Это точно?
– он не сводит с меня пронзительного взгляда.
– Не вру, всё так и было. Сержант Милюхин несколько перебрал, стал городить беспредел, Ли его успокоил, эти решили подписаться, вот и получили.
– М-да, - пожевал губы каптёр, - здесь явный перебор, - затем посмотрел на корейца: - Ты что, сам их всех вырубил?
– Виноват, - Ли потупил взгляд.
– Это они виноваты, - скривился Мурсал и добавил: - Ну да, духов надо воспитывать, но здесь явный беспредел. Ладно, я замну этот инцидент. Тащите их в каптёрку, пусть там оклемаются, заодно я проведу с ними трогательную беседу.
Как-то, с этого момента, служба пошла легче. Сержанты стараются меня и моих друзей, Мишу и Ли, излишне не напрягать, а по вечерам, с Мурсал Асваровичем устраиваем ринг, я учу его каратэ, но и из бокса беру многое. Вскоре у меня вырисовывается непонятный стиль, удары ногами как в каратэ, а руками - из бокса.
Проходит некоторое время и вот наконец-то дождались Присяги. Стою на плацу, волнуясь, зачитываю текст, теперь я полноправный солдат! Нас поздравляет генерал Щитов. Из строя смотрю в его волевое лицо, чувствую, он выделяет меня из толпы. Словно электрический разряд шваркнул в небесах, когда мы схлестнулись взглядами, я, "зелёный" солдат, и опытный генерал, мне даже показалось, запахло озоном.
Присягу приняли, скоро нам дадут оружие, первые стрельбы. Сидим в курилке, я не курю, но иногда сплёвываю в таз с водой, чтоб не откалываться от коллектива. Рядом Миша и Ли, они тоже не курящие.
Ли посмеивается своей загадочной корейской улыбкой, а Миша невозмутим как бескрайние равнины его деревни. Как-то незаметно мы стали закадычными друзьями, а укрепилась дружба, когда послали нас как-то в наряд по кухне. Нашей обязанностью являлась, уборка помещений. Сообща делаем всё быстро, чистота, порядок, наслаждаемся покоем. Неожиданно ко мне подлетает таджик, явно старослужащий и тычет мыльницей.
– Что это, зачем?
– не понимаю я.
– Она меня не понимает, -
– Извини приятель, это не в наших обязанностях, - усмехаюсь я и моментально получаю сапогом под коленку. Больно! Врезал таджику так, что ещё долго наблюдал, как тот летел в коридоре. Азиат незаметно исчезает, но, спустя несколько минут, слышим яростный гул, по коридору несётся толпа, все с раскосыми глазами и огромными тесаками. Я таких ножей никогда раньше не видел, эти "инструменты" используются в разделочных цехах. Сказать по правде, стало не по себе. Вскакиваю в стойку, но меня опережает Миша, хватает длинную скамью и как пушинку метает вдоль коридора. Огромная скамейка, сшибает всех, не дав им опомниться, Миша и Ли, прыгают в эту кучу малу и безжалостно пинают дебоширов. Я, бегаю рядом, пытаюсь прорваться, чтоб внести свою лепту, но не могу подлезть, обречённо опускаю руки и жду, когда тех проучат. Затем мы сидим на длинной скамейке и смеёмся. Миша довольный, что никого не зашиб насмерть, Ли получил удовольствие от случайного поединка, а я, вспоминая, как летали по коридору коротконогие таджики, еле сдерживаю хохот.
На следующий день, как всегда старший сержант Селехов, ведёт нас на завтрак. Садимся - лысые и голодные, а он большой и великий, развалился за столом, кашу отодвигает, лениво намазывает на хлеб масло, нехотя кусает и выкидывает бутерброд в тарелку, этим он всем показывает, что стоит рангом выше всех. Мы же, как голодные щенки, лихорадочно поедаем кашу, давимся хлебом. Успеть бы наестся! В любой момент старший сержант Селихов может встать и гаркнуть: - Рота строится!
Кто не успел доесть, тот останется голодным. Вот он заелозил задом, вскоре встанет, мы быстрее задвигали челюстями. Неожиданно дверца в хлеборезке открывается, высовывается уже знакомый мне таджик, видит нас и через мгновенье появляется в открытой двери, в руках поднос забитый дымящимся мясом, идёт к столу, кладёт его напротив нашей неразлучной троицы, улыбается, кланяется и уходит. Старшего сержанта Селихова разбивает паралич, он едва не падает со скамейки. За годы службы еще ни разу не было, чтоб старослужащие лебезили перед "духами". Вот как, оказывается, отметелили и они признали в нас своих хозяев. Такой менталитет! Нам не понять их загадочной души.
Вообще, быть молодым солдатом в Советской Армии, не просто. Но одно для себя надо понял, нельзя пресмыкаться, но и наглеть тоже. В какой-то мере мне повезло, я сочетаю в себе все эти качества. Напрямую, меня и моих друзей, стараются не трогать. Конечно, бывают проблемы, но я гашу их быстро, без попрания достоинства человека. Помню, один "дед", слегка распоясался и бил нас по ногам в строю, чтоб выше поднимали ноги. Ничего ему в этот вечер не сказал, но ночью его бужу: - Вставай, - ласково тереблю его за плечо.
– Что такое?
– в его голосе возникают испуганные нотки.
– Пойдём, в умывальник.
Он встаёт, безропотно, как-то обречённо идёт за мной, ноги безвольно шаркают по полу. Рота спит, никто не видит его позора. Завожу в умывальник, он опускает свой взгляд: - Был не прав, - тихо говорит. На этом инцидент был исчерпан, он больше никогда не бил молодых солдат по ногам, а для меня он перестал существовать, я очень не люблю трусов.
Сержанты, правда, иногда отрываются на нас, но грань не переступают, интуитивно понимают, что хоть я и молодой солдат, лучше лишний раз остеречься, я на генетическом уровне не терплю несправедливости.