Отстойник
Шрифт:
– Слушай, а ведь, правда, один к одному! Подари!
– удивляется Стела.
– Бери, мне не жалко, - словно во сне протягиваю ей камень.
Она хочет взять, но внезапно отшатывается, в глазах недоумение: - Меня как будто кто-то по рукам дал, - оторопела она.
– Не хочу его! Странно как-то и отцовский камень не могу взять. Ты бы выкинул его, - неожиданно говорит она, и я напрягаюсь, где-то слышал подобное заявление, словно, из прошлой жизни.
Повинуясь внутреннему порыву, беру в руки чёрный камень генерала. Он лёг мне в ладонь, и я ощутил непонятное излучение, он словно насторожился и, в тоже время испытывает ко мне странное
– Здорово! Как тебе удалось его взять?
– воскликнула девушка.
– У меня такой же ... может, поэтому?
– пожал я плечами, но чувствую, всё не так просто как хочется, что-то назревает, какие-то события, холодок пробежал по спине.
На часах шесть вечера, пара уходить, стараюсь незаметно намотать портянки, вроде как-то не эстетично это делать в присутствии красивой девушки, но Стела стоит в коридоре, прислонилась к косяку двери, насмешки в глазах уже нет, бесцеремонно наблюдает за моими манипуляциями. Наконец натягиваю сапоги, чуть освобождаю на поясе ремень, чтоб не слишком походить на молодого бойца, бодро произношу: - Пока, Стела.
– Пока.
– Я пойду?
– Иди.
– Как-нибудь встретимся?
– Зачем?
– Ну, - теряюсь я, - Фиолент показать.
– Ах это... ты служи, Кирилл, - неопределённо говорит она, суёт мне пакет с остатком торта и открывает дверь.
Выхожу, испытывая двоякое ощущение, вроде страстно хочу остаться, в тоже время, вздыхаю с облегчением.
Первым делом иду на свою стройплощадку. Ба! В удивлении присаживаюсь, у забора стоят ровные кубы из кирпича, распределены даже по оттенкам. Полковник сдержал слово. Скоро должен прийти прапорщик Бондар, а вот и он, лёгок на помине - грузно шествует со старшим сержантом Селеховым. Быстро хватаю пару кирпичей и, когда они показываются, натужно пыхтя, с кряхтением закладываю их на прежние места, вытираю со лба несуществующий пот. Немая сцена, челюсти у товарищей с грохотом вываливаются из пазов, глаза выкатываются и едва не падают вниз.
Стряхиваю невидимую пыль, строевым шагом луплю к прапорщику, лихо докладываю: - Товарищ прапорщик, рядовой Стре... Панкратьев ваше приказание выполнил!
– М-да, - жуёт губы прапорщик Бондар, - многое на своём веку видел, но чтоб так меня ошеломить?! Что скажешь, Селехов?
– Поощрить надо бойца, - старший сержант в удивлении вращает глазами. На фоне этих кирпичей, даже его многочисленные значки на гимнастёрке померкли.
– Хорошо, я согласен на индивидуальные тренировки, - гудит прапорщик Бондар.
– На полчаса раньше до подъёма можно вставать?
– наглею я.
Прапорщик окидывает взглядом незыблемо стоящие кубы из кирпича, неожиданно вздыхает: - Добро, на полчаса можно, но чтоб на завтрак не опаздывал.
Я невероятно обрадовался, мне страшно не нравилось по утрам слышать: "рота подъём!!!" - затем толчея, суета, пихая друг друга, лихорадочно одеваются, бегут строиться и, не дай бог, кто опоздает в строй! Звучит команда: "рота отбой!!!" - затем снова: "рота подъём!!!" - и так до десяти раз, сержанты любят поразвлечься над молодыми.
Старший сержант кривится, но оспаривать решение старшины роты не смеет, это чревато последствиями. Рассказывали, как один дембель, как это говорят, "положил
В роте всё как прежде, дневальные ползают на четвереньках, натирают и без того сияющие полы, ефрейтор Матвеев на турнике крутит "Солнышко", старослужащие собрались кучкой, разбирают посылку, пришедшую молодому бойцу. Тот стоит рядом, терпеливо ждёт, когда они что-нибудь ему выделят из его вещей. Рядовой Ли промчался с половой тряпкой. Не понимаю его. Все правдами и неправдами, пытаются увильнуть от работ, а он всегда: "Есть, товарищ сержант! Разрешите выполнять!" - и... шуррр, бежит мыть полы. Я с ним не общаюсь, что-то не верится, что он обладатель чёрного пояса по каратэ.
У гардероба вижу сослуживца, он аварец, звать его Османом Магомедовичем - необычный парень, как все горцы, обладает осиной талией, затем, мощные плечи, такого же размера шея, плавно переходящая в тяжёлую голову. Он тоже студент, правда, в его институте нет военной кафедры, и его забрали в армию со второго курса. Живёт, как он рассказывает, в горах, в селе Кувик, что находится в двухстах километрах от Махачкалы. Говорит, у них столь дикие места, что в каждом доме есть оружие: и карабины, винтовки, даже автоматы. Врёт, наверное. И есть у них гора Седло, вот там, обитают снежные люди. Конечно, поднимаем его на смех, а он, вращая выпученным глазами, доказывает, что и дед его видел и отец, а лично он натыкался на огромные следы. Вот, балабол! А ещё, часто подкалываем его, по поводу как он стал мастером спорта по вольной борьбе. Осман, не рисуясь, говорил, как из своего селения на плечах барашков таскал, а это километров восемьдесят. Затем спустился с гор, поступил в институт, пришёл на тренировку по вольной борьбе и, не обладая ни какими навыками, уложил на лопатки чемпиона СССР. Вот так и стал мастером спорта.
Он стоит, в глазах печаль и так мне его жалко стало, догадываюсь, есть хочет. Мы всегда голодные. Вкладываю ему в ладонь кусок торта.
– Что это?
– удивлённо смотрит на меня.
– Торт.
– А почему мне его даёшь?
– Просто так.
Он провожает меня удивлённым, благодарным взглядом. Из умывальника появляется Филатов Миша, через плечо переброшено полотенце, лицо в мелких капельках, он меня замечает, хлопает по плечу и с шутливой издевкой спрашивает: - Как индивидуальные тренировки?
– Откуда узнал?
– удивляюсь я.
– Да мимо кабинета командира проходил, дверь была отрыта. Ну, ты даёшь, Кирилл, зачем тебе всё это надо, они на это не пойдут, зачем им лишний головняк. Ведь я прав, наверное, кирпичи заставили складывать?
– прозорливо замечает он, мощно вздохнув грудью, вероятно, хохотнул.
– Да было такое дело, но своей цели я достиг, индивидуальные тренировки мне разрешили.
– Неужели? И, каким образом?
– Миша сдёрнул полотенце, не торопясь вытер лицо.