Отстойник
Шрифт:
– Знаешь, что больше всего непонятно, это то, почему тебя не убили?
– неожиданно заявляет мой друг, - с такого расстояния не попасть невозможно.
– Наверное, не снайпер, - ухмыляюсь я, закашлялся и едва сознание не теряю от боли.
– Или наоборот, снайпер, - загадочно изрекает Миша, - а может, от метро нас отгоняли.
Гл.8.
Некоторое время Миша осматривает развалины, где, по его мнению, он сразил автоматчика. Приходит растерянный, задумчивый, в глазах непонимание и в связи с этим, страх.
– Ушёл?
– догадываюсь я.
– Его точно подстрелил.
– И где же он?
– Ушёл и даже автомат унёс. Там ещё волчьи следы есть, они совсем рядом с человеческими, буквально вперемешку друг с другом. Что будем делать?
– В часть идти, - мрачно заявляю я, катая по ладоням свой чёрный камень. Каким-то чудом он не измазался кровью и сейчас внимательно осматриваю его поверхность. Окаменелые ракушки отпали, обнажив слегка бугристую поверхность. Теперь камень имеет несколько иную форму, он явно не круглый, а вытянутый и определённо напоминает сердце. Такое открытие меня сильно удивило, неужели он искусственного происхождения, но это невозможно, судя по окаменелостям, ему сотни миллионов лет. Вытряхнул из целлофана НЗ, я осторожно уложил в плёнку камень и засунул его подальше от кровавого пятна на моей форме. Затем обратился к Ли: - Помоги мне подняться, что-то у меня не по делу кружится голова.
– Много крови потерял, - хмуро произносит Миша, - тебе в госпиталь надо. Я тебя немного подлатал, но нужны антибиотики иначе, можно заработать воспаление, а там и до сепсиса недалеко.
– Утешил, - буркнул я.
– Послушай, Кирилл, чего ты выскочил, зачем поставлялся как последний кретин?
– в сердцах ругнулся Миша. На его лице пробежались бугры, а ноздри раздулись как у быка, увидевшего перед своей рожей тореадора. Все эти признаки указывали на то, что мой друг испытывает крайнее эмоциональное волнение.
– Так я ж даже не мог подумать, что волк начнёт из автомата отстреливаться, - пошутил я.
– Интересная версия, - медленно проговорил друг и к моему удивлению задумался.
– Ещё скажи, что то был оборотень, - фыркнул Ли, но наткнулся на тяжёлый Мишин взгляд, помрачнел и, пожав плечами, попытавшись полностью раскрыть свои узкие глаза, с ехидством спрашивает: - Миша, ты действительно веришь во всю эту чушь?
– Я в живот ему несколько пуль всадил, а ты знаешь, стреляю я метко, от таких ранений медведь бы загнулся, а этот ушёл ... причём странным образом человеческие следы как-то трансформировались в волчьи.
– Сказочник, - фыркнул кореец, но в чёрных прорезях его глаз колыхнулся ужас.
– Хватит рассказывать байки, мы не в пионерлагере, здесь нам больше делать нечего, уходим, - решительно произношу я, ощущая, как наливается жгучей болью рана.
Как трудно идти, нитки скрипят, кровь сочится, мучает жажда, ежеминутно накатывает дурнота, ноги дрожат, перед глазами вспыхивают световые пятна. Пытаюсь прислушаться к своим ощущениям, неужели возникают галлюцинации. А ведь точно, огни! Я с трудом воспринимаю реальность, и не сразу понимаю, что перед нами КПП. Меня укладывают на жёсткий топчан, вливают в рот воду. Старший лейтенант объявляет тревогу, скоро прибудет рота Обороны, а меня увезут в госпиталь. Как жаль, со Стелой не попрощаюсь. Перед глазами появляется её видение, но за ней стоит, крепко сжав губы, генерал Щитов. Я отмахиваюсь, они исчезают, а им на смену выплывает полковник Белов, он улыбается словно добрый дедушка, затем мрачнеет: - Вот как бывает, Кирилл, оказывается генерал начальник над нечестью, что расплодилась в заброшенном метро. Необходимо отобрать чёрный камень, иначе он уничтожит всех нас. В том метро есть одно потайное место, где сила артефакта сводится к нулю, его необходимо отнести туда и как можно быстрее. Я знаю, метро должны скоро взорвать и тогда все наши усилия будут напрасны, каста Ассенизаторов исчезнет, а вместе с ней рухнет весь мир. Торопись Кирилл, вспомни для чего ты здесь, возвращайся к своей напарнице! - почти кричит он, и я отключаюсь.
Госпиталь в Подольске - операцию сделали, сижу на уколах и таблетках, здоровье стремительно возвращается. Главврач удивлён скоростью заживления и, хотя печень была не задета, ранение весьма
С неба срывается пушистый снег, но я не ухожу из больничного парка, здесь тихо и спокойно. Кутаюсь в толстый халат, поглаживаю в кармане свой талисман, который сейчас я называю "чёрным сердцем". Не знаю почему, но он всегда со мной и не теряется. Я уже стал считать его частью себя, как хорошо, что пули по нему не попали.
По парку, в одиночку и небольшими группками, прогуливаются пациенты, кого-то везут на инвалидной коляске, кто-то ковыляет на костылях. В Подольске много солдат и офицеров с ранениями, в Афганистане в полном разгаре война. Меня тоже причисляют к "афганцам", так как - пулевое ранение, устал доказывать, что я на войне не был, но с интернационалистами у меня сложились дружеские отношения.
Началось с того, как нам в палату привезли лейтенанта без ноги, моего ровесника, может, на год старше. К слову сказать, в этой палате я единственный, кто не воевал, и начались у того проблемы. Он постоянно злой, каждый день до отключки напивается, и кидается костылями. Смотрю на него, а сердце зашкаливает от жалости, но таких ребят жалеть нельзя, необходимо это болезненное состояние вышибать клин клином.
Очередной раз лейтенант заходит пьяный донельзя, вначале швырял костыли, затем обливает подушку слезами. Мужчины смотрят на него, но не вмешиваются. Приподнимаюсь на подушке: - Слушай, сосунок, сколько можно постель портить?
Воцаряется тишина, все вытягивают в мою сторону шеи. Лейтенант замолкает, с ненавистью глянул на меня, лицо идёт багровыми пятнами.
– Это ... ты мне?
– ещё не веря, спрашивает он.
– Других сосунков в палате нет. Разнюнькался, мальчик ногу потерял, а как же "самовары" без рук и ног под капельницами лежат? И то не ноют! Ты жри, жри водку, а затем валяйся в блевотине на улице. Может, кто и подаст? Во, житуха тебя ожидает! Кстати, у церкви, больше подают!
– Что?!
– он соскакивает на пол, едва не падает, лицо перекошено, ищет костыли, а они валяются в разных углах палаты. Прыгает на одной ноге, едва успеваю сползти с кровати. Но он, умудряется меня поймать, бьёт так, что шов расползается. Мажется моей кровью, но не унимается, явно хочет убить. Он мне надоедает, легонько бью ладонью в шею, лейтенант тихо сползает на пол. Затаскиваю на кровать, бережно укрываю одеялом, сам иду на перевязку.
Когда захожу обратно, лейтенант, как умер, застыл под одеялом, не издаёт ни единого звука. Соседи по палате, посматривают на меня, но больше из любопытства. Один майор, с лицом, посеченным осколками и выбитым глазом, понимающе улыбнулся. Прошло несколько дней, лейтенант ковыляет на костылях чёрный, на меня не смотрит, но и не пьёт. Интересно, чем всё закончится? Пришьёт меня или нет? Но вот однажды вечером, подходит к моей кровати: - Пойдём, - грубо тычет костылём.
Я понял, моё "лекарство" сработало, но в какую сторону? Поднимаюсь, иду следом. Заходим в столовую, накрыт стол, под проточной водой охлаждается водка. В развалку сидят афганцы, усаживают между собой, рядом влезает лейтенант, кстати, его Володей звать, разливают водку, все выпивают, Володя оборачивается ко мне, показывает недопитый стакан: - На гражданке моя норма была, такой она и сейчас останется, - с ухмылкой добавляет он.
– Вчера протез примерял, ходить буду. А вообще, удивляюсь, как тебя не замочил. Как хорошо, что этого не произошло, столько было разных мыслей. Знаешь, хоть ты и гад порядочный, хочу стать твоим другом, я понял для чего ты это сделал, встряхнут меня хотел, чтоб я почувствовал остроту жизни. Жестоко. Но у тебя получилось, а я ведь действительно уже не мог остановиться, так себя жалко было ... и на весь мир был злой.