Отступники
Шрифт:
Интересно, что помнил Патрон?
Я, кряхтя и постанывая, принялся выбираться, и замер на полпути, увидев свой капкан. Фортеции не было. Была довольно безобразная воронка, на дне которой что-то трещало и клубилось дымчатым алым маревом. Над ней вился редкий рой маггических слепней, высасывающих остатки вырвавшейся силы. Они напоминали бабочек с комариными иглами вместо хоботков. Порхая голубоватыми крыльями, они высасывали остатки маггических испарений.
Это настолько меня поразило, что я всерьез принялся искать взглядом свою башню, но воронка все больше обращала на себя внимание.
Бомба, сказал кто-то за меня. Я пытался спорить, потом пытался
Патрон наверняка мертв.
Можно, конечно, попытаться его поискать. Но если он не нашел меня первым, значит либо все еще без сознания, либо мне придется искать его очень долго и кропотливо, как грибы осенью.
Намечался первый пункт. Если я его отыскивал, необходимо было оказать ему помощь. Если же нет, надлежало немедленно возвращаться в Гротеск. Я посмотрел на свою мертвую руку и горько ухмыльнулся. Первым делом нужно было помочь себе. Я принялся одной рукой снимать с себя рубаху, как вдруг услышал короткие всхлипывания, словно лопались пузырьки с болью.
Я как мог торопливо выполз изо рва и захромал на звук. Она лежала в той же позе, взрыв только чуть снес ее в сторону. Я сел на колени рядом и убрал ткань клобука, закрывающую лицо. На секунду мне померещилась Вельвет, так велико было сходство. Она тихонько плакала, уже без слез, просто содрогаясь и всхлипывая. Кровь вокруг древка подсохла, значит сталь не задела артерию…
Почувствовав присутствие, она с трудом, исказив личико, открыла глаза и тут же увидела над собой того самого подонка, пса Авторитета, который сегодня, вполне хладнокровно убил и Старика и еще одного Мужлана, в которых она, должно быть, не чаяла души. А потом еще и ее подстрелил. Но не просто так, а с расчетом на перспективу, чтобы можно было смотреть как молоденькая девчушка корчится от боли, и хохотать, и похотливо глумится, и слизывать кровь с раны… Все это я прочитал в ее глазах как со страницы учебника политической подготовки. Это неприятно меня поразило, и я поубавил сочувствие.
– Убей меня, – взвыла она тихонько. – Убей, перед тем как начнешь.
– Какая прелесть, – сказал я. – Что тебе про нас наговорили? Что мы младенцев коптим? Потерпи, сейчас будет больно.
Я осторожно, но крепко взялся за древко болта и резко, одним движением, выдернул наконечник. Она беззвучно раскрыла рот и быстро-быстро заглотала воздух как рыба. Я нарвал немного пушистой водяной травы, и просунул комок ей через ворот, под одежду, ближе к ране.
– Прижми, – сказал я. – Двигаться можешь?
– Почему? – она послушно прижала траву.
– Не бойся, – сказал я хмуро. – Ты мне не нужна. Есть куда пойти?
Она не ответила, и я понял, что задал весьма провокационный вопрос. Примерно такой: «Есть тут еще поблизости лояльные к вашей секте люди? Или быть может даже штаб-квартира? А-а-а?».
– Слушай, – сказал я устало. У меня начиналось головокружение. – Я сейчас просто встану и уйду. Ты сможешь сама двигаться? Я не собираюсь за тобой следить. Это не входит в мое задание. Мне нужно было просто сопровождать наставника, который подорвался в этой проклятой башне! Из-за вас! Это что у вас, развлечение такое, придумывать себе конфликт с целым Авторитетом?! Чтобы потом мы, – ах, погань, нелюди, скот, воняющий как семья кабанов, – убивали стариков и женщин! И таких дурех как ты! Тебе-то там что понадобилась?! Что ты знаешь о жизни, чтобы во что-то верить?! То, что мы плохие, а вы – хорошие?.. – Я запнулся. Я понял, что срываюсь на невинном человеке. Во всяком случае, не на главе секты.
Более того. Своими воплями я разбудил левую руку, и дальше уже беспомощно шипел от боли, согнувшись морской раковиной.
– Я смогу двигаться, – сказала она тихо. – Тебе больно?
– Весьма, – проскрипел я. – Знаешь, где неподалеку можно найти лекаря? Я потерял свою сумку с медикаментами.
Она попробовала подняться, поскуливая и сжимая пальцы в кулачки.
– Можешь опереться на меня, – сказал я сквозь зубы. – Я не монстр.
Она нерешительно коснулась моего плеча. К ее изумлению я не отхватил ей руку по локоть. Тогда девушка оперлась основательней и селя рядом со мной. Некоторое время она откровенно разглядывала меня как Того Самого Страшилу, мифическое чудовище, небывалое и одновременно уязвимое, даже теплокровное.
– Дай посмотрю на твою руку, – попросила она, наконец. – Меня обучали медицине.
– Тут не нужно быть доктором, – сказал я. – Нужно просто перевязать и наложить шину из двух дощечек.
– Я сейчас, – она неуклюже поднялась и, покачиваясь, добрела до вполне сносного куска перекрытия. В основном вокруг воронки лежала только щепа и пепел, но она вернулась с двумя подходящими дощечками.
– А перевязать можно моим же рукавом, – подсказал я.
– Я тоже об этом подумала, – сообщила она, осторожно трогая швы моей туники. – Только боялась спросить.
– Вот, – я вытащил из-за голенища сапога кинжал.
Она вздрогнула. Я поморщился и сам рассек ткань на плече. С минуту она, затаив дыхание, стягивала рукав.
– Нет, – сказала она, осмотрев ткань. – Слишком грязная и сырая. Дай мне, пожалуйста, ножик. Я тебя не убью.
– Да уж надеюсь, – хохотнул я сквозь наворачивающиеся слезы.
Она трепетно взяла кинжал за рукоятку так, как берутся за хрупкий хрусталь, и отрезала полсу ткани с подола своей внутренней рубашки. Рубашка была красивая. Возможно праздничная.
– Она чище всего, – объяснила девочка смущенно.
– Большая жертва, – сказал я. – Я уже не такой страшный?
– Ты такой молодой, – сказала она, перевязывая рану. – Я не могу поверить, что ты уже стал настоящим убийцей.
– Эти люди были дороги тебе? – спросил я помолчав.
– Старца звали Вегас, – она закусила губу. На ее плечо миролюбиво сел слепень и принялся чистить иглу. – Он учил меня грамоте. Теперь вот даже не знаю, смогу ли выучится до конца. Никто не станет со мной возиться. Мужчину, которого ты изрешетил стрелами, звали Родас. Он иногда учил меня драться. Очень смеялся, когда я ошибалась. Но я не обижалась на него. Он был хорошим человеком, только немного грубым. А тех, кто взорвался, звали Муфасаил, Меф и Талия. Талия была мне почти приемной матерью. Мои родители ушли. Или умерли. Я не знаю. Талия иногда пела мне песни и учила пользоваться косметикой. С ней можно было поболтать о своем… Меф был замкнутым воином… Он почти не говорил со мной. Его терзало какое-то горе. По-моему, его семью убил кто-то из вас… Или другие слуги Автора. А Мафусаил был жрецом. Он рассказывал мне удивительные вещи. О Пустом Океане, о людях, о том, как они устроены, о животных. Он часто смеялся над религией Зверя. Говорил, что все это глупости, и что человек – единственный повелитель природы, а политики просто используют Церковь как третью силу… Я не совсем поняла, что это значит. А ты понимаешь?