Отступники
Шрифт:
– Постойте, – горько произнес Старейшина. – Их тела все еще там?
– Отчасти, – помедлив, сказал Вежливый. – Там неплохо тряхнуло землю. Бомба была сделана на совесть, импортный экземпляр, не то, что местные дымовухи. Слушайте, милейший, у вас тонкое восприятие мира, я прекрасно осведомлен об этом, но это были войны. Войнам свойственно погибать, это немаловажная часть их профессии.
– Это я понимаю, – ровно ответил Старейшина. – Но среди них было совершенно невинное дитя. Это ужасно, что ему пришлось принять такую смерть. Девочка.
– Девочка? – задумался Вежливый. – Ах, девочка. Так она ваша? Собственно, она жива. Ваши увальни прихватили ее с собой. Я решил, что
– Где же она?
– Она в своих покоях, – ответил кто-то с готовностью. – Лекарь уже у нее.
– Хоть малая радость, – проговорил Старейшина с благодарностью. – А это…
– Это мой трофей, – быстро сказал Вежливый.
– Это Незримый, – рявкнул кто-то. – Это он ответственен за смерть группы и взрыв бомбы. Со всем моим уважением к вам господин Вельд, я считаю, что это не ваш трофей. Мастер Ритор, я ждал вашего решения по этому вопросу. Я смиренно полагаю, что щенка нужно оставить у нас и казнить за смерть наших братьев.
– Господин Вельд, – сказал Старейшина озадаченно, – что вы хотите сделать с этим вороном? Желание моих сыновей вполне справедливо. Отдайте его нам, зачем вам лишняя обуза?
– Это мое дело, – сказал Вежливый гладким как лезвие кинжала голосом. – Я понимаю ваши чувства, но не дам напрасно расходовать такой материал. Это совершенно ни к чему. Я неглупый человек и давно научился называть смертям цену. Этот малыш вам не по карману Ритор, даже если вы перетрясете все ваши сундуки. Это я заявляю вам официально и единственный раз. Если вы продолжите настаивать, я вынужден буду пойти на крайние и очень нежелательные для всех нас меры. Считайте, что компенсируете часть моих неоправданных затрат. Весьма значительную часть.
Некоторое время держалась тишина неприятных впечатлений, словно каждый пытался оценить мою смерть. Похоже, у Вежливого здесь тоже были свои люди, потому что я ощутил слабую, но сосредоточенную атмосферу пересеченных взглядов и ползущих к рукоятям пальцев.
Мне снова становилось дурно. Ребра жгло мерзкой лихорадочной болью, которая означала воспаление. Вообще у меня было интересное положение, которое уже перерастало трагико-романтические метафоры с капканом и волком отгрызающим себе ногу, чтобы уйти от заливистых гончих. В лучшем случае я мог быть трофеем, чья суть украшать стену или пол. В худшем – меня банально придавали смерти в запале братской скорби. Это опять же ущемляло мое самолюбие, и я вдруг, неожиданно для самого себя, настолько рассвирепел, что у меня из носа брызнула кровь. Я не выдержал и открыл глаза.
Я лежал на низком ложе, видимо на скамье, и видел только черную гладь его плаща, движимую матовыми колыхающимися волнами. Капюшон был отброшен назад. Каштановая грива плотных здоровых волос застилала складки воротника и наполняла мешок капюшона.
– Парню тоже нужен лекарь, – сказал Вежливый в деловом порядке кому-то из своих. – Перевяжите ему все, что кровоточит… Ритор, Ритор, друг мой, – он уже брал инициативу в свои руки, возлагая их на плечи неожиданно могучего мужчины в свободных серых одеждах, которые поглощали фигуру человека и оставляли дорожный камень с округлой светлой головой покрытой черным ежиком волос. – Стоит ли искать препоны нашему сотрудничеству? Ах, молодо-зелено, мы с вами оба изумительно некомпетентны в действительно интересных делах. Насолить Авторитету, кое-что взять, кое-что подвергнуть сомнению – это нам более-менее еще удается. А вот бомбы… Эти наши смешные системы стенографии, наши нелепые позывные, неуклюжая конспирация, провальные явки. Помилуй Первый, разве я смею обвинить вас? Мы еще очень мало знаем о дне завтрашнем, чтобы быть неуязвимыми в дне сегодняшнем. Как и этот малыш. О-хо-хо, Ритор, когда я был молод, как этот мальчишка и мне нужно было самоутвердиться, я тоже совершал неожиданные поступки. Бросьте, зачем он вам? А вот у меня есть план. Жестокий и изощренный, Ритор. Религия Зверя, – не при вас будет сказано, – еще содрогнется от ударов этого парня.
– Верно ли это? – спросила скала, слегка шевельнувшись.
– А как же! – воскликнул Вежливый умеренным тоном. – Это глина, дорогой Ритор. До этого из нее лепили нечистые пальцы Гротеска, и вот к чему это привело: парень убил хороших людей, сам на последнем издыхании и ради чего? Ради того, чтобы кто-то в этой проклятой гробнице мог сказать Автору, что Незримым удалось разгадать очередной зловещий заговор, подтачивающий его власть? Чушь, разве стал бы я расходовать бомбу на этих проходимцев? И так постоянно: смерть, отчаянье, страх, разрушения. И все от извращенного властолюбия и бюрократической непроходимости. Парень был куклой, но я обрежу нити кукловода.
– Что ж, – вымолвила скала глубокомысленно, и со свистом втянула воздух через квадратные ноздри. – Если следовать подобной логике, можно было бы миловать многих смертников. Но я все же виноват перед вами и считаю ваше желание если не справедливым, то оправданным. Вороненок ваш.
– Мастер Ритор! – вперед подался громила, который первым оспорил мою судьбу. На него тут же, как арбалетные гвозди нацелились глаза невыразительных личностей, тонущих в тенях. Кто-то в высоких сапогах заслонил мне картину и накинул на голову край плаща, которым я был укрыт. – Я не могу позволить Незримому уйти! После того как погибла Саша… А Меф, вспомните Мефа! Вегаса! Они не встают у вас перед глазами?! Вы хоть знаете, что я сейчас чувствую?! Прекрасно знаете! И идете на поводу у этого льстивого подонка, этого сладкоголосого короля уличной нечисти! Я убью вороненка сам… – заскрипели ножны.
Что-то коротко и остро свистнуло. Тело упало не сразу, перевалившись через подкосившиеся колени. Кто-то попятился назад, шаркая подошвами.
– Теперь, – сказал Вежливый, искаженным от ярости голосом, напоминающим шкворчание быстро испаряющейся воды, – вы не должны мне ничего, дорогой Ритор. Как торговец я мог бы сдержаться, но не как джентльмен: честь дороже денег.
– Я понимаю, – мгновенно откликнулась скала, на которую явно попали кровавые брызги. – Прошу прощения за этот бессмысленный выпад. Пойдемте… Пойдемте. Нам все же нужно многое обсудить.
– С радостью, – Вежливый уже улыбался заново отполированным голосом. – Выпьем немного вашего коллекционного, с плесенью на бутылках. Никак не могу заставить собственные запасы заплесневеть. А ведь, похоже, именно в плесени секрет этого забытого человечеством вкуса. Иначе я даже не знаю…
Они ушли. В коридоре еще некоторое время держалась напряженная тишина, потом что-то угрожающе было сказано сквозь зубы и послышались отяжеленные ношей шаги.
Кто-то подхватил меня на руки, и я снова получил двумя пальцами ниже затылка.
Очнулся я на мягком.
Прошелся пальцами по ранам, – все было туго перетянуто свежими бинтами и намазано какой-то остро пахнущей гадостью. Комната была небольшая, светлая, но без окон, похожая на рабочую каморку. Стены покрывали обои из холстов бумаги, разрисованных какими-то ленивыми аллегорическими образами. От них рябило в глазах. На полу лежали тяжелые черные ковры из шкур некуморка, приспанные свежими лепестками кукагавы отпугивающей моль и жуков-пухоедов. Мое бледное полупрозрачное лицо отражалось в дверцах стеклянного книжного шкафа, на котором томно дремал белый мот, нервно подергивающий ушами.