Оттенки изумрудных глаз
Шрифт:
Кажется, на ней даже выступил пот.
Я сказала это? Сказала вслух?
О господи.
Эти два слова так и зависли в образовавшейся темноте. Кажется, даже не дойдя до того, кому предназначались. Кажется, уже испепелив меня прямо на месте.
— Я тоже боялся, что ты пострадаешь.
Кажется, я все-таки умерла. Раз слышу это.
А зажмуренные глаза между тем широко распахиваются. И это единственная реакция на услышанное. Больше ничего не могу сделать. Ничего.
А слова дерут, щиплют
И в груди что-то сильно екает. Так, что хочется закричать.
Мои глаза все еще смотрят в изумрудные. В которых сквозят холодность и равнодушие.
Не верю, что он это сказал.
И вместо того, чтобы переспросить, мой мозг ничего не придумал умнее, как выдать:
— Потому что понесешь наказание, если я пострадаю?
Прохладные пальцы покрепче и поудобнее перехватывают мой подбородок, слегка потянув вперед. Я резко подавилась воздухом, который хотела было вдохнуть. Внутренности туго скрутило. Смешанные эмоции начали бешено крутиться, рассылая тревожные импульсы по всему телу, которое будто натянулось каленой струной. Вот-вот лопнет.
— Кажется, причина давно кроется не только в этом, — наконец произносит Локи, спустя, наверное, целую минуту молчания. Я озадаченно хмурюсь. Опять загадки. Что он имеет в виду?
И, резко погрузившись в размышления, я не заметила, как длинные пальцы соскользнули с моего подбородка. Бог коварства вернулся на прежнее место, погрузив пещеру в тягучую тишину, нарушаемую лишь потрескиванием поленьев, которые поедал огонь.
Вот и поговорили. Теперь Локи еще глубже познал мою душу и выведал слабые места. Прекрасно. Язык мой — враг мой.
Я отвернулась к огню, вновь подтягивая колени к подбородку. Сердце все никак не желало успокаиваться, по-прежнему стуча в уже трещащие ребра. Я медленно сглотнула горькую слюну, чтобы она хоть немного смочила пересохшее горло, и обратила воспаленные глаза к мягкому оранжевому свечению.
Как много нового узнали Локи и я сегодня. Как много за несколько минут оказалось сказано. Но проблема заключалась в том, что мне по-прежнему было ничего не ясно. Я как была, так и осталась путаться в длинных многочисленных веревочках. А вот богу лжи это совершенно не грозило. Ведь веревочки эти находились в его руках.
Я шевельнула затекшей рукой, случайно задев рядом лежащий в снегу рюкзак. Мысленно пробежалась по его содержимому. В желудке моментально предательски заурчало.
Я скривилась от ноющей боли, что пронзила его. Голод подкатил к горлу, стоило только вспомнить о еде. Во время битвы, после нее и в таком откровенном разговоре было не до мыслей о приеме пищи. Поэтому сейчас я быстро расстегнула сумку, погружая подрагивающую ладонь внутрь и доставая бутерброды, приготовленные
Сердце болезненно дрогнуло при воспоминании о нем. Я шумно выдохнула, пытаясь заставить свои мысли перетечь в другое русло. Тут же голова заполнилась еще свежими воспоминании о недавнем диалоге.
“Я тоже боялся, что ты пострадаешь”.
“Кажется, причина давно кроется не только в этом”.
Я изо всех сил сжала мягкий хлеб в руках. Хватит ломать голову. Чего я этим добьюсь?
Глубоко вдыхаю и выдыхаю, возвращая себе спокойствие и медленно разворачиваюсь к Локи, распаковывая один бутерброд и протягивая с ним руку.
— На, съешь это, — осторожно говорю я, от волнения сильнее стискивая в руках податливый хлеб. Трикстер переводит свой взгляд на меня, затем на бутерброд. На его лице мелькает удивление, а затем возвращается равнодушие. Уголки тонких губ подрагивают в ухмылке.
— Зачем? Я не голоден, — саркастически усмехается он, чуть наклонив голову набок. Будто я диковинный зверек, чье глупое поведение непомерно забавляет. Затылок начинает неприятно колоть. Я нервничаю, щеки вспыхивают. Неосознанно еще сильнее стискиваю пальцы.
— Значит, позже будешь голодным, если не поешь, — подрагивающим голосом бормочу я, едва выдерживая пытливый изумрудный взгляд на своем лице. Бог коварства снова усмехается, сверкая глазами.
— К твоему сведению, боги очень долго могут жить без питания, — спустя несколько секунд хитро улыбается он, протягивая руку и будто нехотя беря бутерброд из моей ладони. Я практически сразу же облегченно выдыхаю, чувствуя, как краска начинает сползать со щек, а мышцы одна за другой расслабляются.
— Все равно съешь.
Произношу это почти шепотом и побыстрее отворачиваюсь к неизменным языкам пламени, что роняют причудливые отблески на искрящийся снег. Протягиваю дрожащую руку к рюкзаку и неловкими движениями извлекаю из него еще один бутерброд.
Краем глаза все-таки продолжаю наблюдать за застывшим трикстером.
— Печешься обо мне? — ехидничает Локи, поднося мягкий хлеб к тонким губам. Я фальшиво фыркаю, еще ниже наклоняя голову, чтобы волосы снова ссыпались с плеч, закрыв лицо. Как он догадался?
— Нет. Жалко еду, что с таким усердием готовил нам Бальдр, — бурчу я, принимаясь энергично есть, чтобы показать, что не могу больше разговаривать. Все внутри дрожит и сжимается от еще свежих, не уходящих чувств. Губы сводит от волнения. Я никак не могу успокоиться. Побыстрее заканчиваю с бутербродом, потому что первый голод уже утолился, и внутри вдруг проснулось ощущение тошноты.
Тянусь к рюкзаку, чтобы закрыть его. Натягиваю ткань. Из сумки показывается краешек черного блокнота. Я замираю, смотря на него погрустневшим взглядом.