Отважная лягушка. Часть 3
Шрифт:
– Не сметь утраивать драку в базилике!
Его начальственный рык мгновенно перекрыл царивший в зале гомон.
– Сейчас моя очередь!
– гневно возразил возмущённый посетитель, играя желваками на покрытом щетиной лице.
– Я с утра стою! Семь горшков успел бы сделать!
– Хочешь сказать, что очень занят, а я здесь прохлаждаюсь?
– насупился регистор Трениума.
– Это мой коскид, и мне нужно к квестору Саску. Или хочешь, чтобы я его к себе наверх вызвал? Тогда вы его сегодня точно больше не увидите!
Отпустив
– Подходите, госпожа Юлиса, - подозвал дядя племянницу.
Ника увидела два письменных стола. Один - у самой стойки, второй - в глубине помещения. За передним восседал невзрачный человечек с покрасневшими глазами и плохо выбритым лицом.
При виде начальства квестор попытался угодливо улыбнуться.
– Чем могу услужить, господин Септис?
– Моя племянница, госпожа Ника Юлиса Террина, желает дать свободу своей рабыне, - надменно проговорил тот.
– Купчая у вас с собой, госпожа Юлиса?
– к немалому её удивлению поинтересовался квестор.
– Нет, - растерянно покачав головой, девушка беспомощно посмотрела на дядю.
Она даже не представляла, что в Империи на покупку живого товара нужен какой-то документ. Заваливая мозги названной дочери правилами этикета, родословной славных предков и сочинениями каких-то замшелых мудрецов, Наставник совершенно упустил из вида сведения, необходимые Нике в обычной жизни.
– Она прибыла с Западного побережья, - пришёл на выручку регистор Трениума.
– А там с торговлей рабами никогда порядка не было.
Квестор задумчиво почесал лысеющую макушку. Ещё недавно ворчавшая очередь затихла. Люди с интересом наблюдали за происходящим.
– Кто-то сможет это подтвердить?
– заметно робея, проблеял Саск, слегка втянув голову в плечи и явно разрываясь между служебным долгом и почтением к начальству.
– Я!
– гордо заявил Итур Септис Даум.
– Тогда, конечно, господин Септис, - заискивающе улыбнулся квестор, пододвигая одну из лежащих на столе стопок папирусных листов, сшитых на манер толстой амбарной книги.
– Сейчас, сейчас.
Быстро отыскав нужную страницу, он потянулся за торчавшим в чернильнице пером.
– С вас двадцать риалов, госпожа Юлиса.
За время своего путешествия Ника уже успела усвоить нехитрую истину, состоящую в том, что в этом мире за всё принято торговаться, поэтому усмехнувшись:
– А почему так дорого?
– стала отвязывать от пояса кошелёк.
В очереди кто-то нервно захихикал.
Квестор недовольно зыркнул на дерзкую посетительницу, но вспомнив, кому и кем она приходится, снизошёл до объяснения:
– По закону отпускную грамоту следует писать на лучшей телячьей коже. Отсюда и цена, которую назначает сам регистор.
При этих словах он указал глазами на сурово молчавшего начальника. Мигом прикусив язык, девушка безропотно выложила на стойку двадцать серебряных монет.
–
– деловито поинтересовался Саск, сгребая деньги.
Ника уже знала, по местным традициям имя получавшего свободу раба, как правило, остаётся прежним, если, конечно, оно звучит достаточно благозвучно, а вот то, что на родине попаданки называют "фамилией", присваивают по имени бывшего хозяина. Вот только такое ответственное решение о судьбе невольника принимает исключительно глава семьи, то есть мужчина. Поэтому девушка решила не дивить лишний раз жителей Радла и отчеканила:
– Риата Лация Фида!
– Верная?
– на всякий случай уточнил квестор.
Посетительница утвердительно кивнула, а регистор Трениума одобрительно пробормотал:
– Похвально, госпожа Юлиса, что вы не забываете своего отца.
Чиновник обернулся к молодому коллеге, сидевшему за столом в глубине комнаты.
– Слышали, господин Сатрий?
– Да, господин Саск, - отозвался тот, вытаскивая из-под вороха папирусных листков кусочек пергамента размером с почтовую открытку.
– Кто будет свидетелями?
– спросил квестор у Ники.
– Они!
– ответил вместо племянницы дядя и указал на скромно стоявших за спиной мужчин.
Первым делом чиновник выяснил: являются ли они свободными гражданами и к какой городской общине приписаны? Затем поинтересовался: не давали ли они клятву коскидов кому-нибудь из ближайших родственников госпожи Юлисы? И только получив отрицательный ответ, стал заносить их имена в свой талмуд.
В это время Сатрий, закончив писать, присыпал чернила мелким песочком.
Занеся в книгу все положенные данные, квестор громогласно объявил:
– Риата Лация Фида!
Бывшая рабыня робко приблизилась к стойке.
– Я здесь, господин.
– Сними знак рабства и подай мне.
Захлопав ресницами, женщина с недоумением посмотрела на хозяйку.
– Табличку давай!
– досадливо морщась, подсказал регистор Трениума.
– Ой, простите, господа, - поставив на пол корзину, Риата торопливо сняла с шеи шнурок, на котором болталась металлическая пластинка.
Передав её чиновнику, бывшая рабыня получила взамен кусочек пергамента. Прочитав текст, выведенный на нём аккуратным каллиграфическим почерком, она низко поклонилась.
– Да хранят вас все боги, добрая госпожа Юлиса. Пусть небожители не оставят вас своей щедростью и благодатью, господин Септис.
Отступив на шаг, отпущенница Лация, достав из корзины накидку, с каким-то особенным благоговением прикрыла ей свою голову.
Бросив беглый взгляд на табличку, квестор передал её своему помощнику. Присев на корточки, тот достал из-под стола маленькую наковаленку, зубило и молоток. Двумя резкими отработанными ударами Сатрий почти перерубил бронзовую пластинку напополам, после чего, согнув, бросил в стоявший в углу широкогорлый кувшин.